The Beginning of the End (СИ)

“Имхотепа и его женщину никто не тронет здесь, - пронеслось в голове у Аббаса. - Мальчика защитит браслет… А нас?”

Имхотеп стремился к рассвету достичь золотой пирамиды, храма, посвященного Анубису: где он вызовет на бой Царя-Скорпиона. Жрецу нужно было успеть до того, как первые лучи солнца коснутся пирамиды, - все остальное было несущественно.

Аббас, высоко держа факел, старался не упустить из виду красные спины других воинов. Но мысли метались в голове, как в ловушке.

Имхотеп оставил позади и верблюдов! Как им попасть назад?..

Но тут Аббас услышал в зарослях отчаянный крик, а потом чей-то торжествующий клекот. Такие звуки не могло издавать ни одно животное! Это мертвые карлики, которых всполошило появление чужаков!..

Аббас, перебросив факел в левую руку, правой выхватил револьвер, прицелившись в ту сторону, откуда донесся шум. Никого, только подрагивали сомкнувшиеся пальмовые листья. Аббас развернулся и прицелился в противоположную сторону: опять никого.

Он потерял своих!..

Только новые заглушенные листвой крики донесли до египтянина, что же произошло. Ожившие мумии карликов заставили всех броситься врассыпную, и они быстро растерялись… Никто уже не думал ни о чем, кроме собственного спасения!

Аббас бросился было туда, откуда слышались крики, он лишился способности рассуждать. С силой раздвигая упругие ветви, которые больно хлестали по лицу, и продвигаясь почти вслепую, Аббас споткнулся обо что-то мягкое и вскрикнул. Факел выпал из его руки и с шипением погас.

- Ибн харам*, - выругался египтянин, расширенными глазами глядя под ноги. Факел успел осветить достаточно, и Аббас в наступившей темноте все еще видел подробности, запечатлевшиеся в его памяти.

У него на дороге лежал ничком один из воинов, из спины которого торчали ядовитые колючки. Маленькие дикари, жившие в африканских лесах, защищаясь от пришлецов, плевались такими иголками через узкую камышовую трубку…

Воин попятился, инстинктивно, уже не думая; потом повернулся и бросился в противоположную сторону. Он не останавливался, пока не выбежал на открытое место. Египтянин отдышался, бессмысленно шаря глазами по кустам, смутно черневшим на фоне синего неба.

Он отстал. Он заблудился… совсем недавно он солгал так про Розу, и Имхотеп, кажется, понял, что это ложь…

Однако у воина возникло чувство, что это к лучшему. Аббас был почти уверен, что большая часть его товарищей погибла, - а Имхотеп едва ли подумал о них дважды, бросив воинов-жрецов позади.

Хафез?.. Аббасу казалось, что Хафез все еще жив и все еще держится около живого мертвеца, потому что больше ему деваться некуда. Очень скверное чувство.

- Что же мне делать? - пробормотал египтянин.

Аббас понял, что его уберег исключительный случай - и уберег не просто так. Думать, что на свете бывают случайности, - грех против Аллаха. Он должен выжить, и уйти отсюда не один!

Аббас задрал голову и попытался оценить, далеко ли до рассвета. Было трудно сказать - но он знал, что утро настанет очень быстро, и времени у него, если он хочет добраться до золотого храма-пирамиды, почти совсем нет…

Египтянин быстрым шагом двинулся вперед, все его чувства обострились до предела. Будет крайне глупо и недопустимо сейчас попасться кому-нибудь в этой чаще. Но он ничего не слышал, только ночную тишину, которую иногда нарушал шорох… безвредные мелкие животные, но не люди и не мертвецы.

Аббас не знал, что он будет делать, когда доберется до храма, и только спешил вперед, почти не осматриваясь. Он все равно был сейчас почти слеп, а оружие против этих тварей ему не пригодилось бы. Но было похоже на то, что пигмеям хватило крови его товарищей и они притихли. Или что-то отвлекло их…

Несколько раз он шарахался, когда ему чудилась в переплетении ветвей и лиан глумливая рожа мертвого карлика.

Один раз египтянину на пути попалась глубокая расселина, которую пришлось обойти далеко справа, потому что пересечь ее не было никакой возможности. Но когда Аббас оказался на другой стороне, он понял, что пигмеи ее тоже не перескочат.

Он вздохнул с огромным облегчением… и тут же почувствовал, что время на исходе. Аббас это увидел, подняв голову: из-за темных верхушек густо растущих пальм, олеандров и акаций брызнули золотые лучи, и небо начало светлеть с удивительной быстротой.

Аббас припустил вперед что было мочи: но он уже знал, что не успеет. Когда между чешуйчатых стволов возник просвет и пальмы перед ним расступились, египтянин выбежал на нестерпимо яркое солнце: он зажмурился и остановился, заслонив глаза рукой. Аббас понял, что главное действо свершилось без него.

Меила бы сказала, что это только первый акт. Анк-су-намун не бывала в современном театре, но этой древней египтянке была куда лучше, чем Меиле, ведома сладострастная жестокость шекспировских убийц и мстителей.