Тэза с нашего двора

Миша был одинок, семью не завёл, потому что в каждой женщине, с кем он начинал встречаться, подозревал подосланную к нему шпионку. Поэтому прожил всю жизнь с Ривкой и её семейством, сыновей её называл племянниками, а их детей — внуками.

Конечно, ехать в Израиль он бы никогда не согласился, ибо всю жизнь слово «сионист» использовал, как ругательство и пугал им всех родственников. Поэтому ему сказали, что семья переезжает из Ленинграда в Кишинёв: Миша там родился, там производил первые обыски и аресты, поэтому сохранил о городе самые тёплые воспоминания и мечтал в нём побывать перед смертью. Маленький, сморщенный, он был уже за пределами возраста, очень похож на пришельца, только не сверху, а снизу. У него были такие дырявые зубы, что приходилось давать ему две порции мяса: первая порция вся забивалась в дырки, и только тогда он мог разжевать и проглотить вторую порцию. Идти к стоматологу категорически отказывался, опасаясь диверсии агентов империализма.

Одно время он работал в цензуре — тогда в его лексиконе появились специальные термины-приговоры: о книгах — «не читабельно», о спектаклях — «не смотрибельно», и обо всём остальном — «нельзябельно». Очень боялся пропустить секс или эротику, поэтому даже персики немедленно разрезал ножом — они ему напоминали задницу…

— Дети, это уже Кишинёв? — приставал он ко всем в Шереметьевском аэропорту, а потом в Будапеште.

В самолёте всю дорогу продремал. Когда подлетали к Тель-Авиву, вдруг открыл глаза, увидел сквозь иллюминатор синюю гладь и очень удивился:

— Разве в Кишинёве есть море?

— Есть, есть, — успокоил его Борис. — Это искусственное море.

— А, Братская ГЭС, — догадался Миша и снова закрыл глаза.

Когда приземлились, его разбудил гром оркестра. Он удивился:

— Чего это они?

— Это тебя встречают, — объяснил ему кто-то из внуков.

Миша растрогался.

— Ещё не забыли! — Он вспомнил сотни обысканных квартир, тысячи арестованных им врагов народа и гордо улыбнулся. — Хорошее не забывается!

Когда спускались с трапа, к нему подскочил репортёр Телевидения.

— Вы довольны, что вернулись на свою Родину?

— Я счастлив! — ответил Миша, от умиления заплакал, пал на колени и стал целовать родную землю.

Этот эпизод отсняли и показали по телевидению. Миша был счастлив и горд, вслушивался в ивритские слова «саба», «оле хадаш», «савланут» и вздыхал, что уже окончательно забыл молдавский язык.

— А ты смотри Москву. — посоветовал ему Борис и включил русскую программу. Шла передача «Время». На экране показали очередь у Израильского консульства на Ордынке.

— Куда это они? — спросил Миша.

— Тоже в Кишинёв, — ответил Борис.

— Кишинёв не резиновый! — заволновался Миша. — Что у них других городов нет?.. Свердловск или Якутск, например?

— Они торопятся в Кишинёв, чтобы не попасть в Якутск, — буркнул Борис.

Миша долго не мог успокоиться.

— Сидели, сидели, а теперь все ко мне в Кишинёв!.. Раньше надо было думать, раньше!

С утра до вечера он дремал на балконе, наблюдал, прислушивался и снова дремал. Ничто не вызывало его подозрений: звучала русская речь, продавались русские газеты, из раскрытых окон гремело русское радио.

— Румынов много, — сообщил Миша, увидев толпу арабов, — надо закрыть границу!

Раздражали его и вывески на иврите:

— Почему на русском пишут меньше, чем на молдавском?

— Это их республика, их язык, — втолковывала ему Ривка. — Зачем им русский?

— Как это зачем?! — возмущался Миша. — Затем, что им разговаривал Ленин!

— Скоро все по-русски заговорят, — успокоил его Борис, — даже они. — Он указал на двух чернокожих евреев из Эфиопии.

— А это кто такие? — испуганно спросил Миша.

— Тоже молдаване.

— Почему такие чёрные?

— Жертвы Чернобыля, — нашёлся Борис, — прибыли на лечение.

— Да, сюда теперь все едут! — произнёс Миша с гордостью за свой родной Кишинёв. — Не зря мы для вас старались!.. Нет пьяниц — вот вам результат антиалкогольного указа!.. Витрины переполнены — это плоды продовольственной программы… А вы всё ругаете коммунистическую партию, всё недовольны!.. Вот она, Советская власть плюс электрификация всей страны!.. Мы наш, мы новый мир построим!.. Правильным путём идёте, товарищи!.. — От волнения всхлипнул. — Дожил я, дожил на родной земле!

Снова пал на колени и стал целовать кафельные плитки балкона.

Алику повезло: перед самым отъездом в Израиль он попал в съёмочную группу, которая вылетала в Америку снимать фильм об эмигрантах из СССР. Они приземлились в Нью-Йорке к вечеру, съёмки назначили на завтра, и Алик сразу поехал на Брайтон-Бич, знакомиться с «натурой». Он шагал по этой прославленной американской улице и читал отнюдь не американские вывески: «Моня плюс Соня», «Пончики от тёти Ривы», «Жареные барабульки прямо с Привоза»… Певучий говор, русская речь. Мужчины с дорогими сигаретами в зубах, на женщинах — килограммы украшений: золото, серебро, бриллианты — демонстрация выстраданного благополучия. У тротуаров припаркованы длинные, парадные машины, в таких возили членов политбюро — «членовозы». Брайтон-Бич показалась Алику разбогатевшей Дерибасовской.

Из маленькой продуктовой лавчонки вдруг раздался крик: