Тевтонский орден

Этот картезианский монах, друг ордена, говорит то же самое, что говорят и его враги. Около того же времени епископ познанский обвиняет рыцарей, что они оставляют две трети пруссов в заблуждениях язычества и посылают этих варваров на войну против своих христианских соседей. Действительно, орден постоянно брал пруссов в солдаты, м наборы не меньше, чем рабство, способствовали вымиранию туземного население. Надо прибавить к этому, что пруссы, как всегда бывает в подобных случаях, сохранив все свои варварские пороки, очень скоро переняли и многие пороки победителей. Под влиянием этих разлагающих начал, к которым в XV в., присоединились еще опустошительные войны, главною своею тяжестью падавшие как раз на туземцев, народ прусский начал очень быстро таять. Кажется, что вплоть до XVI в. в некоторых деревнях священники еще нуждались в толмачах для перевода своих проповедей на народный язык; мало того, мы в эту эпоху застаем еще остатки язычества: мы слышим о ночных собраниях, на которых языческие жрецы приносили козлов в жертву древним божествам. Но в XVI в. прусский язык совершенно исчез: то, что теперь от него осталось, представляет собой такой же предмет ученых филологических изысканий, как и остатки древнегреческих наречий. Целый народ был уничтожен, чтобы очистить место немецкой колонии.

ЭПОХА МОГУЩЕСТВА ТЕВТОНСКОГО ОРДЕНА

Гроссмейстер в Мариенбурге.

Весь прусский город Маринбург — это один сплошной памятник былого величия рыцарей, но поразительнее всего в нем два замка Тевтонского ордена. Древнейший из них образует прямоугольник в 60 метров длины и 53 ширины; его высокие стены были некогда прорезаны двумя рядами стрельчатых аркад, но, к несчастью, их замуровали, приспособляя старый дворец к его новому назначению — служить хлебным амбаром. Не менее пострадала и церковь замка: иезуиты разукрасили ее деревянной вычурной резьбой с факелами, пылающими сердцами и разными другими католическими нелепостями. Среди этого распущенного рококо сохранились на хорах дубовые кресла рыцарей; одно из них, принадлежавшее гроссмейстеру, прикрыто дубовым навесом. Снаружи церковь, чистый готический стиль которой остался неприкосновенным, представляется гигантскою ракою, врезанной в здание дворца. За алтарем огромная, ослепительных красок мозаика, в 8 метров вышины, изображает Деву Марию с Младенцем Иисусом, которого она держит шутя, как перышко, на левой руке: это — мощная женщина, дышащая не милосердием, а грозной силой, как и подобает покровительнице тех Тевтонов, от которых она приняла в жертву целый народ, не пролив капли милости в их сердца.

Второй замок образует собою трапецию, раскрытую в сторону первого, к которому он примыкает большим своим флигелем, имеющим 96 метров длины; противоположный флигель заканчивается павильоном гроссмейстера, построенным очень причудливо: над тяжелым нижним этажом из каменных плит с шестью контрфорсами и всего одной очень низкой дверью поднимаются шесть легких аркад на колонках; во всей этой верхней части вплоть до городчатых краев огромной черепичной крыши темный кирпич оживляется украшениями из белого камня, которые входят в вырезки крыши и ее окаймляют. Образец постройки был взят из Венеции: это настоящая венецианская архитектура, которая чарует своею прелестью даже тогда, когда дает несообразное соединение хрупкого с массивным. Новому замку более посчастливилось, чем старому: его реставрировали. В нем есть три дивные залы: в двух меньших весь свод спускается в виде сталактитов на один приземистый гранитный столб, и чудится, будто этот столб кидает струю воды, которая летит вверх, раскидывается сводом и скатывается по стенам правильными завитками. Три более стройные колонны, увенчанные лепными капителями, поддерживают свод большой залы, которая освещается с одной стороны четырнадцатью высокими стрельчатыми окнами.