Тётя Mina

Трудно понимать её описание технологического процесса откачки пульпы. Так она поминает о "муфте, которая не должна расходиться более, чем на четыре миллиметра" Что это за муфта? Регулировки глубины погружения лемехов в бассейн? Возможно. У крестовины был ограничитель глубины погружения? Пожалуй: немецкая техническая мысль не могла запустить в работу столь сложное и дорогое устройство без ограничителя подъёма и опускания крестовины с лемехами.

"…в процессе работы я должна была следить за муфтой, которая показывала, что вращающуюся крестовину с лемехами можно опустить ещё ниже…

…поставила к горячей трубе обогревателя стульчик, а дело было во вторую смену, сижу себе, посматриваю за работой агрегата. Свет выключила, оставила одну шахтёрскую лампу, да и ту прикрыла тряпочкой, чтобы в глаза особо не светила…"

…и под мирный звук работающего главного двигателя уснула. Да не просто уснула, а ещё какой-то сон ей приснился. И слышит она какие-то шлёпающие звуки, а когда открыла глаза, то пришла в ужас: яма была полной до края смесью воды с углём и представляла чёрное озеро! Она пишет, что в полубессознательном состоянии кинулась в подвал, включила двигатель насоса откачки пульпы, вернулась на основное место, подняла крестовину с ножами-мешалками и остановила двигатель привода:

"… ещё бы минут десять сна, и ножи-лемеха упёрлись бы в бетонное основание колодца, и чем бы это всё для меня кончилось — Богу было бы известно"

Тётушка приступила к сокрытию результатов "халатного отношения к порученной работе и нарушения трудовой дисциплины при работе на вверенном ей объекте" То есть, убирать угольную жижу немедленно и в темпе. Она относилась к породе таких людей, которые на переживания рода "делать, или расстраиваться" выбирали первую позицию. И ещё она хорошо знала наши пословицы и поговорки: "глаза боятся — руки делают" и вдохновлённая ими, приступила к работе:

"…работаю, горит карбидка, ночами запрещали включать электричество: "светомаскировку" соблюдали.

Для проверки соблюдения правил светомаскировки по двору ночами ходил полицейский из немцев. Увидел у меня свет, зашёл и ещё больше увидел: на полу станции чёрная жижа блестит!

— Во ист…

— Шлам!

— Шлам!?

— Я, я!

— Кто есть мастер?

— Во ист мастер.

— Русишен фрау мастер!? — взялся за голову и ушёл. Хорошо, что был водопровод и специальный колодезь, куда весь смыв уходил, а если бы не это — я бы и до утра не убралась"

Её менял немец, "интернациональный" был коллектив на той станции:

"…хороший был сменщик, спокойный человек. Никогда и ничего по работе не спрашивал, знал, что я в немецком языке "ни гу-гу". Не придирался при сдаче смены, посмотрит мельком, махнёт рукой — иди, мол, и принимает рабочее место. А в то утро пришёл менять, посмотрел на меня и засмеялся! Наверное, догадался, что у меня произошло. Обошлось. Поняла тогда: техника — это техника, и спать с ней в обнимку — рискованное занятие. Так и стала работать мастером.

Курить начала в Германии, там пристрастилась. Так тот охранник немец, что за голову брался, увидев мой "технический грех" в ту ночь, потом частенько заходил на станцию, когда дежурил в ночь, покурить. Сидим, толкуем о всякой всячине и прекрасно понимали друг друга: мои два десятка немецких слов, да его с полсотни русских нам вполне хватало для того, чтобы поругивать всё то, что принесла война: нехватки, бомбёжки"

Бог ты мой! Представители враждующих сторон сидят ночами, курят и ругают своих "отцов-командиров"! Как это всё нужно было понимать!? Кого они ругали? Только ли немецкое начальство? Эх, почему я не медиум? Почему я не могу спросить тётушку:

— Скажи, вы ругали только одну из воюющих сторон? Немецкую? В адрес другой вы выражали восторги?

"Я курила. После смены лампу сдавала, а в ламповой работал уборщиком поляк, крепкий мужчина. Любил ехидно поддевать, курение моё ему не нравилось. Тот самый, Михель, что над пленными издеваться любил. И я его "любила":

— Мина филь раухен! — "поддевал"

— Я! Их раухен фрау арбайтен мастер, ду — манн арбайт уборщиком! Баден пол"! — тётушке ещё бы пару лет работы на шахте — и её немецкий был бы неотличим от русского.

Беседу тётушки с Михелем переведу с искажённого немецкого языка на понятный:

— Да, я много курящая женщина работаю мастером, а ты, мужчина, работаешь уборщиком! Моешь пол! — тетя, скажи, зачем так ответила? Тебя распирала гордыня? Почему мы быстры на ответы в гневе?

Наблюдался явный прогресс: тётя стала применять немецкие слова! Вот оно, возвышение! Куда от него деваться!? Нужно ли было от него уклоняться? "Служить врагам верой и правдой"?

И нет ни единого слова в её воспоминаниях о том, какие иные аварии случались на её шахте в Эссене? Взрывы метана? Пожары? Обвалы в штреках? Диверсии со стороны советских пленных? Было: