Тётя Mina

"Не суди, да не…" это уже было сказано, это нам было завещано непонятно для чего: если ЕМУ было ведомо, что мы станем нарушать его заповеди, то стоило их давать?

"Лагерьфюрерша всегда проверяла бараки на чистоту содержания и вместе с этой врачихой ходила проверять. Мы работали по десять часов, да такая работа была, что порой и не разогнёшься, поэтому и не до уборок было. Надо сказать, что девчата грязновато жили, и какого только "добра" у них под койками не было! Умывальник грязный был, чего только там не бросали! И очистки от брюквы, и тряпки разные, и хлебные корки, и шелуха от семечек! Был у нас первый "урок" с туалетом, так лагерьфюрерша дала нам и второй:

привела как-то раз в наш барак мужчин с шахты, человек двадцать, выстроили их и приказали:

— Произвести уборку за медхен! — но тут такой крик и гвалт девчата подняли, что мужчины ретировались без оглядки! Застеснялись молодые девчонки, и с тех пор порядок в бараке стал нормальным"

Глава 16. Подозрительные "аспекты"

Поразительная вещь: казалось бы, что люди одного племени и веры, попавшие волею Судьбы в трудные жизненные условия, должны объединяться на борьбу с лишениями, всемерно любить и помогать друг другу: вокруг-то чужие! Да? Вы так думаете?

"…когда на кухне работали немцы, то бутерброды мы получали, как положено. Если у немца записано, что на кусочке хлеба а определённого веса должно быть такое-то количество маргарина — то оно там и будет. Можно и не проверять.

Кому-то пришло в голову поставить работать на кухню наших, русских девок. Наши оказались жуликоватыми, дело плохо пошло: хлеб стали резать тоненько, а маргарином только поры в хлебе замазывали…"

С "советских кинематографических позиций" эпизод с маргарином на хлебе можно было бы переделать просто и красиво: кухонные рабочие воровали хлеб и маргарин у таких же рабов с одной целью: подкормить русских пленных, что работали в шахте. Красиво, правда? Трогательно! Если бы ни короткое, во все времена понятное окончание: "украденное — продавали…"

"Было и хуже: пришли как-то с работы, а нам наварили суп из каких-то кореньев, да хотя бы их порубили, а то ведь нет, плавают они по миске, как глисты. Мы не сговаривая, молча, к тому вареву и не притронулись, миски отодвинули и сидим. На наше счастье кто-то из шахтной администрации на тот момент в столовой оказался, вот он и спрашивает нас через переводчика:

— Как вы живёте? — а мы молчим.

Была среди нас дивчина, Олей звали её, так она взяла миску, подошла к интересующемуся господину, протягивает миску и говорит:

— Вот как! — и протянула посудину с варевом чуть ли ни к носу господина. Переводчик перевёл на немецкий. Очень удивился "товарищ" из шахтной администрации и в тот час приказал вызвать того, кто приготовил варево. Тут же был дан приказ сварить другой ужин и накормить работниц"

Первое блюдо стали делать гуще: "или моркови, или брюквы больше положат…"

Глава 16. Поучительная.

О любви детей и родителей.

Тётушка возвращается в повествовании на некоторое время назад:

"не я одна приехала в Германию с Марком, были там и другие мамаши с сыновьями. Была у нас одна такая мамаша с верзилой сыночком. С самого начала её сыночка поместили на кухню работать, и там он снискал к себе особую любовь начальника кухни. Не забывал и матушку: носил ей колбаску, да и всё другое, лучше, чем всем остальным. Бывало, придёт в барак и на виду держит колбасу. Что сказать? Матушка его мне говаривала:

— И чего ты так убиваешься? Ну, был бы он тебе сын, или племянник родной, а то ведь, считай малый чужой!

— Если не сын, так его можно и на съедение отдать? Так что ли?

Доносчиком был её сыночек. Когда Марк приехал, увидел его и через какое-то время говорит мне:

— С чего ему такое довольство?

— Ты погоди, увидишь, чем это довольство кончится!" — и "как в воду глядела"!

Как-то подвал с брюквой открыт был, вентилировали его, туда молодые ребята забрались брюквы стащить, а матушкин сынок дверь и закрыл. Тут же пошёл и доложил начальнику о своём правильном поступке. Тётушка не знает, какое наказание получили ребята, пытавшиеся наворовать брюквы, но чего-то особенно репрессивного в отношении их не было.

Далее она рассказывает:

"…его мать почему-то направили на сельскохозяйственные работы. Она бы и его с собой взяла, но этого почему-то не случилось. Приезжала она навестить сыночка, а сыночек перестал на неё внимание обращать. Вот как зазнался, скотина, что и от матери отвернулся! Всё же он проворовался и этого "кумира" отправили работать в шахту. Тому после кухни шахта ему "не показалась" и он сбежал. Куда? — как нам знать? Матушка нам и письма писала, всё спрашивала о сыночке, а что ей мы могли ответить? Написали, что сбежал он искать лучшую жизнь, а куда — откуда нам знать?"