Тест на профпригодность

Теперь же он понимал, что «недалеко» – очень сомнительное понятие, если ты не сидишь в мягком кресле жилого модуля, а болтаешься в чёрном брюхе старой гептиловой кофемолки. Если скафандр разрядится прямо в полёте, каковы шансы не успеть выбраться из него и перепрыгнуть в запасной? Задержать дыхание на две минуты – полбеды, в трюме собачий холод, просто адский космический холод, на котором закоченевшие руки могут попросту не справиться с клапанами…

Димка вздрогнул и едва не закричал. Показалось, что-то движется к нему во тьме. Какой-то звук… В панике он не выдержал, включил наплечные фонари. Трюм из давящей чёрной дыры сразу расширился до обычного цилиндрического ангара с латанными-перелатанными стенами, кое-где розовыми, кое-где буро-коричневыми. Борта равномерно делились на секции выпуклостями рёбер жёсткости, создавая впечатление, что ты попал внутрь огромной круглой вафли. Нарушали картинку только шарниры открывающего устройства, да три здоровенных механических паука в креплениях – спящие до поры рабочие дроны. Ничего страшного.

Батарея скафандра разряжалась. Димка дважды принимал твёрдое решение выключить свет, но так и не пересилил себя. Махнул рукой, признав, что фонари тратят куда меньше, чем контур отопления. Если там, куда летит этот закопчёный самовар, не окажется подходящего источника энергии, риск замёрзнуть ничуть не меньше, чем сойти с ума от страха в темноте.

Можно попытаться доползти до рубки, взять на себя управление и отыскать в планах корабля, где находится зарядный автомат. Кильдей бы, к примеру, с такой задачей справился. Димка не пилот и не механик, он теоретически в самых общих чертах представляет устройство обычных кораблей, а на этом корыте неизвестно, где находится рубка. И есть ли она тут, катер же автоматический.

Может, включить свой персоком, активировать аварийный маяк и вызвать помощь? Ну да, и какой смысл тогда был улетать? Найдут-то его моментально, только спасательная партия первым делом закуёт в кандалы и представит под светлы очи… или что там остаётся у человеческой головы, когда в ней прорастает спорангий?

Вот уж кто не боится темноты и тишины. Готовы полными циклами сидеть в своих гнёздах, слушая только скрип зубов проросших. Никаких фобий, никакого инстинкта самосохранения, в случае опасности без раздумий жертвуют и собой, и окружающими. Ну а чего им опасаться, если на все особи у спорангия и личность одна, и память общая? Индивидуальность мышления сохраняется только у проросшего, и та до определённого предела – пока ему самому не придёт пора отрастить вместо головы серый мешок.

После окончания войны потребовалось полтора десятилетия, чтобы люди начали худо-бедно воспринимать проросших по-прежнему членами общества. Необычных, молчаливых, беспрекословно подчиняющихся хозяину, но тем не менее. А самого спорангия так до сих пор и не признали. Советовались – да. Слушались – конечно. Но по-прежнему только вследствие того, что боялись, а не уважали. Не имеет чувств и ничем не дорожит, знает сразу обо всём, что происходит в обитаемых звёздных системах, но никогда не делится знаниями без нужды, отвечает только на те вопросы, которые сочтёт нужными. Слишком уж чужероден, слишком не-человечен, если не считать тела человека как обязательной кормовой базы спорангия.

После первого контакта люди неистово уничтожали их и боролись с любыми проявлениями спор. Спорангий оказался вездесущ, свободно проникал везде, включая лаборатории самого высокого класса защиты. Как только где-то, не важно, где именно, пытались препарировать проросшего или запереть в клетку шароголового, связь с объектом прерывалась. Аварийная бригада находила всегда одно и то же: выгоревшие стены, оплавленный бетон, писк радиационных датчиков. И почерневший персонал в разной стадии прорастания под руководством нового спорангия, доброжелательного и готового к сотрудничеству. Ему было искренне жаль, что столько прекрасных человеков потеряли свободу выбора, почему бы не обойтись без нерациональных трат биоматериала? – так он, кажется, говорил.

Противостояние продлилось недолго, каких-то десять полных циклов. За это время целые города превратились в безмолвные обиталища серых и чёрных подобий человека. В шароголовых можно было стрелять, проросших можно было заливать напалмом и боевыми реактивами, их гнёзда можно было бомбить вакуумными зарядами, но их место вскоре занимали новые особи.

Никто не знал, какое оружие эффективно против пришельцев. Поговаривали, что некая корпорация в те годы учредила тайное общество под названием «Заслон», собирая по планете лучших учёных для разработки такого оружия. Историю шёпотом передавали друг другу бойцы сопротивления, но кроме названия об этом обществе никто ничего не мог рассказать. В детстве Димка считал, что это логично: общество ведь тайное! Но с годами пришёл к мысли, что оно либо не достигло поставленных целей, либо было лишь сказкой для поддержания морального духа последних солдат.