test

Когда вылезли из подземелья – от компрессора осталась лишь чёрная кучка оплавленного металлолома, наполовину засыпанная землёй. Это Хомякович засыпал: пытался сбить пламя.

- Что произошло? – осведомился Серёгин, разглядывая то, что всего полчаса назад являлось компрессором.

- Сгорел… – вставил Сидоров, а его фонарик до сих пор был включен.

- Сгорел, – повторил Хомякович. – Я закапывал, а он – никак, вот и сгорел…

- У вас есть эксперт-механик? – осведомился у Хомяковича Пётр Иванович, желая выяснить причину возгорания компрессора.

- Нету, – ответил Хомякович. – Позавчера заявление написал и в город уехал.

Пётр Иванович пред сиим препятствием не отступил: он решил позвонить в Донецк, к себе в РОВД, и вызвать в Верхние Лягуши Хлебоедова. А заодно – и показать ему следы шин в подземелье. Ещё Серёгин запретил переносить куда-либо останки компрессора, а велел Сидорову обмотать жёлтым скотчем ближайшие деревья и отгородить от «внешнего мира» тот участок, где они лежали.

Милиционеры из Краснянского РОВД уехали обратно в Красное, а Пётр Иванович решил ещё раз посетить Семиручко. Председатель сельсовета работал до пяти часов вечера, а часы Серёгина показывали только три, вот Серёгин и решил к нему наведаться и расспросить про Зайцева, про Свиреева, который притворялся Шубиным и про тракториста, чья фамилия из уст «свергнутого» следователя прокуратуры звучала, как «Ме-е-е-е!».

В Верхнелягушинском сельсовете, который нёс на себе все признаки готического замка, то бишь, сырость, мрак и холод, путь к Семиручко Серёгину и Сидорову вновь отрезала дородная Клавдия Макаровна. На ней было надето то же самое коричневое платье, и это платье уже громко трещало по швам на объёмистых боках сей готичной дамы.

- Константин Никанорович не принимает! – с механичностью робота заявила она, столкнувшись лицом к лицу с вошедшими в вестибюль милиционерами.

- Что, опять? – с долей иронии поинтересовался Пётр Иванович.

- Приходите в понедельник! – отрезала Клавдия Макаровна и хотела удалиться, однако Серёгин не позволил ей этого сделать.

- Сообщите Константину Никаноровичу, что к нему пришли из милиции, – с несгибаемостью дерева самшита сказал ей Пётр Иванович, и Клавдия Макаровна, не успев раствориться в готическом сумраке, застряла посреди дороги.

- Ну, – подогнал её Серёгин. – Скажите Константину Никаноровичу, что к нему пришли из милиции.

- Ла-ладно, – выдавила Клавдия Макаровна и, потрясая подсвечником, уползла в сумрачный и сырой коридор, едва не вступив в жестяное ведёрко, в которое с потолка капала мутноватая вода.

Семиручко был какой-то взвинченный: он то и дело ерошил руками свои реденькие пегие волосики и постукивал по ободранной столешнице толстой ручкой.

- Я устал, вы понимаете?? – этими словами он запустил в пожаловавших в его «обитель» «пришельцев».

- Понимаем, – согласился Серёгин. – Уже вечер, конец рабочего дня… Все устают, даже милиция. Но нам просто необходимо задать вам несколько вопросов.

- Я ничего не знаю! – заранее отказался Семиручко, закрывшись от «агрессора» Серёгина пухлой коричневой папкой.

- И про Зайцева – тоже не знаете? – не поверил Пётр Иванович, пытаясь заглянуть за пухлую папку и увидеть бегающие глазки Семиручко.

- Зайцев уехал из Лягуш, и я больше ничего о нём не знаю! – пробормотал из-за папки Семиручко и снова постучал по столешнице ручкой.

- И письма он вам не пишет? – задал наводящий вопрос Пётр Иванович.

- Нет! – отрубил Семиручко, не покидая укрытия за папкой.

- Ай-яй-яй-яй-яй! – покачал головой Серёгин и устроился на шатком стуле для посетителей, приготовившись к долгой беседе. Сидоров примостился на другом стуле и тоже приготовился к долгой беседе.

- И Свиреева не знаете? – Серёгин уже привык «раскручивать» молчунов, и поэтому сохранял спокойствие бронтозавра.

А вот, Семиручко, кажется, почувствовал, что подвергается допросу и начал нервничать, ёрзать в своём кресле и потеть. Поминутно он смахивал пот со лба сначала пятернёй, а потом – выпростал из кармана полосатый платок, по размеру своему похожий на простыню и начал вытираться им.

- Свиреев… – пискнул Семиручко, кажется, мучительно соображая, говорить ли ему, что Свиреев – это местный комбайнёр, или – тоже соврать, что и его не знает.

- Знаете человека по фамилии Свиреев? – настаивал Пётр Иванович.

Семиручко, видимо, сообразил, что милиция его обман обязательно раскроет, и решил не врать, чтобы не влипнуть ещё плотнее, чем он уже влип. Константин Никанорович отворил рот, собираясь раскрыть докучливому следователю личность Свиреева, но тут что-то произошло и вместо слов Семиручко издал мычание коровы.

Серёгин застыл от изумления. Сидоров вперил в «озверевшего» председателя сельсовета удивлённый взгляд и переспросил:

- Что-что?

Было видно, что Семиручко силиться что-то сказать человеческим голосом, но кто-то – наверное, местный чёрт – не даёт ему проронить ни слова, а заставляет тянуть «ноту Му».

- Му-у-у-у! – басовито мычал Семиручко, выронив папку, и взгляд его делался всё более животным.