test

«Суперкрот» отказывается работать? Ничего, не таких уговаривали! Серёгин понял, что уговоры по типу «пряника» тут бессильны – значит, нужно пользоваться «кнутом», то бишь, пришло время стукнуть кулаком по столу. Пётр Иванович так и поступил. Стукнув кулаком по столу, он беззлобно, но обстоятельно пообещал, что Батон отмотает весь срок за содействие в похищении человека, если не выполнит поручение и не проникнет в гараж Зайцева. Батон заметно стушевался, съёжился на стуле и мигом «запел» другое:

- Я согласен!

- Ну, вот и молодец! – одобрил Серёгин. – Можете приступать, «Юстас»!

Батон вместо того, чтобы отчеканить: «Есть!», прогудел:

- Угу, – и был отпущен на относительную свободу.

Из кабинета он вышел, оглядываясь, а дверь назидательно скрипнула ему вслед:

- Работай, Батоша, или загремишь!

«Цыц!» – про себя огрызнулся Батон в адрес двери и пошёл по коридору туда, где был уготован ему выход, но с возвратом. В соседнем кабинете слышались некие звериные вопли, словно бы там играли анималистический спектакль, либо действительно, были звери. «Конячка и утак» – определил для себя Батон и побрёл дальше – разыскивать гараж Зайцева и подбирать метод, с помощью которого его будет легче всего вскрыть.

Пётр Иванович закончил совещание и отпустил всех его участников по делам. Муравьёв отправился вести протокол допроса Борисюка и Соколова, у Усачева подошла очередь заступать на дежурство. Казаченко утопал на оперативное задание – пытаться разыскать следы «призрачного» медвежатника, а Сидорову было поручено позвонить врачу Ивану Давыдовичу и справиться о здоровье Кораблинского.

- Иго-го-го!!! – ржал за стенкой Соколов.

- Кря-кря, кря-кря! – вторил ему Борисюк.

- Чёрт! – «подпевала» Маргарита Садальская.

Серёгин подумал, что надо будет потом дать «колдунье» задание – поработать с Кашалотом, с Чесноком и с Утюгом – а вдруг удастся побороть их склонность к вранью и узнать что-нибудь новенькое про «подземелье Тени»?

Закончив разговор с врачом Иваном Давыдовичем, Сидоров попрощался и повесил трубку. Эдуард Кораблинский ещё оставался Грибком. Вёл себя полудико: стульев не признавал, когда ел – сидел на полу. Ложку тоже не праздновал – обычно выбрасывал её и хлебал прямо из миски, как животное. Спать тоже пытался на полу, но его насильно укладывали на кровать. Иногда у Грибка – Кораблинского случались просветления: он вспоминал имена жены и дочки и просился домой. Но это длилось недолго – спустя несколько минут Грибок опять дичал и начинал петь:

- Ку! Ку! Ку! Ку! Ы-ы-ы!

- Всё ясно, – кивнул Серёгин, узнав о состоянии Кораблинского.

Маргарита Садальская уже ездила к Кораблинскому в больницу и пыталась снять с него гипноз. Кораблинский не поддавался и упрямо оставался Грибком, что весьма и весьма злило «киевскую колдунью». Обычно она возвращалась из больницы в состоянии «ядерного взрыва» и сразу же неслась в буфет – «накачиваться» кофе. В отчётах Садальской о Кораблинском чаще всего встречались такие слова: «Индивид по имени Грибок (Эдуард Кораблинский?) при погружении в состояние гипноза издаёт звуки, похожие на те, которые издаёт домашняя свинья». То бишь, хрюкал Кораблинский, вместо того, чтобы отвечать на вопросы и выходить из-под пагубного влияния воли «неведомо существа», которая заставила его из следователя превратиться в бомжа.

Сначала Пётр Иванович досадовал на бессилие милицейских гипнотизёров против «злых чар» «исчадий подземелья», но потом ему в голову пришла одна интересная мысль. А что, если и Ярослав Семенов мог оказаться среди бездомных, и ночует теперь в каком-нибудь полуразрушенном доме, или в канализационном колодце?! Получив свыше сие озарение, Серёгин, не мешкая ни секунды, разослал данные Ярослава Семенова по городским опорным пунктам – пускай ищут, это их работа.

====== Глава 129. “Семнадцать мгновений” Батона. ======

В просторном дворе нового высотного дома по проспекту Ильича было безлюдно. Часы показывали полдень – самый разгар рабочего дня, когда взрослые «угорают» на работе, а дети «парятся» в школе. Заметенные лёгким холодным снегом скамейки пустовали, одинокие карусели скучали без детей. Только в беседке, стилизованной под избушку Бабы Яги, сидел, нахохлившись, один человек. Он поднял воротник коричневой неновой куртки, защищая шею и уши от нетёплого пронизывающего ветерка, несущего твёрдые, смёрзшиеся где-то там, в небесной вышине, скомковавшиеся снежинки. Посидев немного на месте и посчитав, сколько всего ворон гуляет по пустынной, словно тундра, детской площадке, человек выбрался из беседки и пошёл вглубь двора, к высившимся в отдалении элитным гаражам.