test

- Я от вас не вылезу, пока не вручите часы! – заявил Игорь Поливаев, когда Пётр Иванович остановил «Самару» на небольшой стоянке во дворе его дома.

- Игорь Игоревич, – сказал Серёгин, наевшись этим нытьём о часах. – Понимаете, часы – это премия, награда. Их не вручают просто так, во дворе. Мы вас вызовем в райотдел, соберём торжественное собрание, и там вам торжественно вручат часы.

- Правда? – вмиг оживился Поливаев, перегнувшись с заднего сиденья на переднее, поближе к Серёгину.

- Правда, правда, – заверил Пётр Иванович, чтобы как-нибудь отвязаться от такого навязчивого «героя».

Только тогда Поливаев согласился выпростаться из «Самары» и проследовать к подъезду. На закрытой металлической двери кто-то написал губной помадой: «Приф, чувихи! Я – Моркофка – дефа4ка-ЭМО4ка! 4моки-4моки! (».

- Вот, видите, благодаря мне справедливость восторжествовала! – радовался Поливаев, выписывая ногами на снегу неровные широкие зигзаги.

Около подъезда дежурили дружинники Подклюймухи, маскируясь под простых парней, вышедших покурить. Денёк выдался морозный, и они уже успели замёрзнуть. Дружинники подняли воротники, закутавшись по самые носы, надвинули шапки на глаза и пританцовывали, выпуская из-за воротников облачка пара. Один замёрзший дружинник практически примёрз к пустой бутылке из-под пива, но продолжал старательно изображать веселье по поводу удачно сданного зачёта.

Пётр Иванович посмотрел на них, как они кутаются в свои куртки, пожалел их и решил зайти в гости к бабушке Лютченко.

Бабушка опять что испекла. В квартире пахло свежей выпечкой и дрожжами, из кухни прилетал жар духовки. Недавно так же было и у Петра Ивановича – пока у него жила Сабина Леопольдовна Кубарева.

- Ой, ребятки, – заскрипела бабушка Лютченко, увидав Серёгина и Сидорова. – А ко мне гости придут – сестра двоюродная с мужем Илюшенькой. Напекла вот им печеньечка и тортик. Попробуйте, вот, печеньечка!

Бабушка Лютченко схватила Петра Ивановича и Сидорова за рукава курток и потащила сразу же на кухню, не дав даже задержаться в прихожей и снять ботинки.

«Печеньечко» оказалось песочным, и, к тому же – украшенным взбитыми сливками тридцати пяти процентной жирности. Бабушка энергично выставила на стол две немаленькие тарелки и принялась наполнять их этим жирным «печеньечком». Пётр Иванович и Сидоров сидели за столом в куртках и думали о том, что, наверное, не съедят и двух штук, а в тарелке у каждого появилось уже штук по семь.

Бабушка Лютченко ещё что-то варила в кастрюле и жарила на сковородке. Она, не прекращая, рассказывала о своей двоюродной сестре, которая приехала из Москвы, а Серёгин и Сидоров пытались впихнуть по третьему «печеньечку».

- Анечка приходила, – сказала вдруг бабушка Лютченко, сняв с плиты кастрюлю. – Так даже и не дождалась меня – собрала потихоньку вещи и всё – ни слова, ни полслова. Что сделалось с девкой – ума не приложу…

Сидоров замер с наполненными круглыми щеками, а Серёгин уронил все взбитые сливки на стол, промахнувшись мимо тарелки.

- А-а, когда? – выдавил Серёгин, чувствуя, что «печеньечко» застряло у него в пищеводе непроглатываемым комком.

- А вот, в пятницу и приходила, – вздохнула бабушка Лютченко, переворачивая лопаткой шкварчащие в масле куриные окорочка. – И даже с рынка меня не дождалась…

Вот те ра-аз! Выходит, дружинники Подклюймухи прозевали Лютченко! Но, как?! В пятницу они с утра торчали на посту… Бабушка Лютченко ходила на рынок рано – ушла в семь утра, пришла – в десять. И в это время Анна как-то прошмыгнула перед самым носом дружинников, которые дежурили под дверью подъезда с пяти часов.

Подклюймуха устроил проштрафившимся дружинникам просто генеральский разнос. Он построил их у себя в кабинете, в шеренгу по росту, и принялся рычать на простуженных бедняжек, словно лев. Дружинники в ответ чихали и кашляли, а Подклюймуха вовсю старался:

- Разве вам можно что-нибудь поручать?! Вы же дальше собственных носов не видите! Мимо вас хоть слона проводи – в упор не заметите! – он кричал настолько мощно, что мишура на сейфе и на шкафу колыхалась и взлетала вверх, а потом – опускалась вниз.

Возражать участковому Подклюймухе сейчас было бесполезно: он ещё больше злился и мог даже написать рапорт начальству. Поэтому все дружинники стояли навытяжку и прерывали молчание лишь простуженным «собачьим» кашлем. Подклюймуха ходил из стороны в сторону, заложив за обширную спину богатырские руки. А потом, круто повернувшись на каблуках, подошёл вплотную к неровной, топчущейся шеренге своих подчинённых.

- Вы никогда никого не видите! – гаркнул он так, что вошло в резонанс и зазвенело оконное стекло. – Вам хоть телескопы выдавай – не увидите! И ещё будете оправдываться, что никого не было, а он был, был, был!!