— Прими этот большой венок, царица полных дичи лесов и гор крутоглавых: там, на нетронутом лугу, где до меня ничья нога не ступала, ни человека, ни домашней скотины, я для тебя цветы эти сорвал. Там только старательных пчел кружится хоровод средь девственных цветов, которые росою чистейшей по утрам покрывает сама Стыдливость вместе с розоперстой Зарей. И лишь тому, кто сам стыдлив и чист простой бесхитростной душой, срывать цветы там свежие дано. Один горжусь я этим даром — быть всегда с тобою, дыханьем с тобой меняться свежим, тебе внимать, даже тогда, когда уста твои прекрасные безмолвны.
Тут к Ипполиту подходит старый раб, воспитатель его бывший, без шапки, с посохом в руке иссохшей. Он долго смотрит с укоризной и потом ему сурово молвит:
— Царевич юный, внемли мне!.. Мы с тобой давно знакомы, и ты знаешь, что для меня лишь боги господа, и потому я буду правду говорить, хоть ты мне царь, а я твой раб… Если ты готов принять совет во благо от меня сейчас, как было часто раньше, то слушай. Закон есть общий: кто сух душой надменной, всем ненавистен. А ты вон с той богиней, которой все в мире подвластно и которая твой дом хранит, чрезмерно горд; я давно заметил, что ты к ней не подходишь никогда и на нее даже не смотришь, как будто ее здесь нет!
Строго старый раб сказал, рукой костлявой указывая на статую Киприды. Ипполит в ответ одной лишь серебристой головой слегка ксоану Афродиты поклонился и, не покинув статуи другой богини, некогда не знавшей ложа мужчины, гордо сказал:
— Я чту и Киприду, но только издали, по-своему, как чистый. Богиня, которую все больше любят ночью, совсем мне не мила. Как и людей одних мы больше любим, других меньше, иных не любим вовсе, так и с богами — не всех мы чтим и любим одинаково.
Старый раб поджал губы и, помолчав, сокрушенно покачал головой, потом страдальчески улыбаясь бесцветными старческими губами, посмотрел на Ипполита и ему промолвил с расстановкой:
— Тебе видней, ты скоро будешь царь, а для меня — лишь был бы счастлив ты, мой милый мальчик.
Ипполит попросил своих спутников почистить кобылиц и после обеда приготовить их ему для поездки, а старому рабу с легкой улыбкой пожелал много радостей с Кипридой и ушел во дворец.
Старый раб тяжко вздохнул, низко поклонился ксоану Афродиты и, положив посох на землю, воздел к ней руки и стал молится истово:
— С молитвою, смиренной к тебе, я обращаюсь, Владычица великая Киприда. Не гневайся и снизойди ты к безрассудной юности с ее кичливым сердцем. Забудь те дерзкие слова, что юный Ипполит, не думая, сказал. Ведь мудрая ты, как Афина, великодушная и милоулыбчивая. О богиня великая, с чистой душой призываю тебя милость явить юному Ипполиту, ведь знаешь сама ты, как легко в заблуждения неопытная юность впадает.
167. Афродита замышляет кару Ипполиту [75]
Афродита не вняла мольбе старого раба Ипполита и не простила юного царевича. Из всех один в Трезене Тесеев сын, надменный Ипполит, могучею рожденный Амазонкой и благостным Питфеем воскормленный, ее не почитал, как Артемиду. Глядя вслед Ипполиту, Киприда прошептала:
— Во мне ней нет зависти к вечно юной Артемиде, но за прегрешения перед Любовью гордеца я обязана сурово покарать.
Сузив свои влажно-мерцающие фиалковые глаза в узкие щели черных гнутых ресниц, богиня красоты и любви с грозной улыбкой стала говорить своему милому сердцу: