Террорист №1

У него были глаза цвета ультрамарина и обаятельная улыбка, которая, впрочем, в данную минуту была обозначена едва заметно, таясь где-то в уголках красиво очерченного рта.

— Рад с вами познакомиться, миссис Колхауэр. В жизни вы оказались даже красивее, чем на фотографиях в журнале «Пэрсонэлити» или на экранах телевизоров…

Его пальцы, как почудилось Элизабет, как-то по-особенному пожали ее ладонь. С ней в этот момент творилось какое-то наваждение. Ей казалось, что этот человек, который смотрит на нее одновременно и с серьезной внимательностью, и с дружеской приязнью — ее давнишний знакомый. Вот сейчас, кажется, он рассмеется в голос: «Что это с тобой, Лиз?! Никак ты забыла своего старого доброго приятеля Эндрю Сатера…» В ответ на что она, хлопнув себя ладошкой по лбу, воскликнет: «Дружище Эндрю!! Как же, как же… Это ведь с тобой мы покуривали „травку“ в студенческом кампусе в Беркли!»

После чего они радостно заключат друг дружку в объятия, не смущаясь присутствием Майкла Донована, этого чопорного джентльмена, являющегося главным редактором одного из самых влиятельных в стране печатных изданий…

Но нет, ничего подобного не случилось. Потому что никаких сведений о личности Сатера в ее памяти не содержалось. Она не знала о нем ровным счетом ничего. И то, что он представился «экспертом по вопросам безопасности», ей тоже пока ни о чем не говорило.

— Элизабет, как насчет стаканчика сухого мартини? — поинтересовался Донован, который чувствовал себя несколько скованно. — А вам, Эндрю, что налить?

— То же, что и себе, Майкл.

Журналистка и «эксперт», подчиняясь радушному жесту хозяина, опустились в глубокие кожаные кресла, расставленные вокруг инкрустированного малахитом журнального столика, а сам Донован, тактично оставив их наедине, откочевал в сторону бара, где стал неторопливо смешивать напитки.

— Миссис Колхауэр, я представляю здесь полуправительственную организацию, занимающуюся обеспечением безопасности сферы высоких технологий.

Элизабет сидела в довольно напряженной позе, плотно сведя круглые загорелые коленки, облитые тончайшей эластичной тканью колготок. Она слышала Сатера так, как будто ее уши были заложены ватой. С ее мозгами продолжали происходить какие-то чудные вещи. Это было нечто подобное тому, что она испытала этим утром, когда вколола себе в вену снадобье, полученное от коллеги Ховарда, теперь уже покойного Гарри Ховарда, одного из лучших в стране экспертов по «драгз». Хотя и не в такой экстремальной форме, в противном случае она не смогла бы сейчас себя контролировать.

— Ваш материал снят из номера по соображениям безопасности, — сказал Сатер. — В том числе и вашей личной безопасности, миссис Колхауэр. Можно было, конечно, убрать два или три абзаца из статьи, а остальное дать в номер. Но это будет выглядеть как цензура, верно? У нас ведь в стране свобода слова, делать такие вещи просто непозволительно.

Он усмехнулся краешком губ, сделал небольшую паузу и лишь затем закончил свою мысль:

— Именно поэтому по настоятельной просьбе одной из правительственных организаций ваш материал убран из сегодняшнего номера газеты — целиком и полностью.

— Я просто не верю своим ушам, — сухо произнесла Колхауэр. — Вы говорите такие странные вещи… И где, в каком месте?!

Она скосила взгляд на Донована. Босс продолжал задумчиво инспектировать содержимое своего бара. Если Майкла выгонят с его нынешней работы, то на должность бармена его точно не возьмут: уж слишком он нерасторопен.

— Я ведь не сказал, что случившееся — это моя инициатива, — спокойным тоном сказал Сатер. — Ни я, ни мое агентство не имеем к такого рода запретам никакого отношения. Но если рассматривать данный конкретный случай… То, что сняли ваш сенсационный материал, я считаю в принципе правильным.

Колхауэр хотела язвительно поинтересоваться, кто именно пытается наезжать лично на нее и на ее любимую газету. Она хотела спросить, что это за «агентство», о котором он только что упомянул, а также попросить этого деятеля представиться по полной форме. Но ничего этого она не сделала, потому что с самой Элизабет продолжали твориться малопонятные вещи.

Все выглядело таким образом, как будто некто взял в руки губку и протер ею дочерна закопченное стекло; именно эта непроницаемая взору перегородка, как выяснилось, закрывала от нее память о событиях, которые происходили с ней самой и вокруг нее с пятого по восьмое сентября этого года. Не мешало бы хорошенько смочить губку в моющем растворе да как следует отмыть стеклянную перегородку от толстого слоя копоти и сажи… Но уже одного того, что она обнаружила через образовавшиеся просветы в своих утерянных, казалось бы, навсегда воспоминаниях о трех бурных сентябрьских днях, оказалось вполне достаточно, чтобы она почувствовала себя не в своей тарелке — и это еще мягко сказано.