Читаем Terra Nipponica полностью

В середине XIX в. Япония ввергается в жесточайший кризис. Он был обусловлен тем, что мировые державы (США, Россия, Англия и Франция) принудили Японию открыть несколько портов для торговли. Периоду почти в два с половиной века автаркического и мирного существования пришел конец, в Японию хлынул поток европейской культуры. Японцам становится понятно, что страна безнадежно отстала от Запада, прежде всего в военном отношении. Сёгунат, на который возлагалась задача по обороне страны, обвиняют во всех смертных грехах, и в 1868 г. он упраздняется. На какое-то время японцы становятся пленниками комплекса неполноценности – им казалось, что в стране не существует достойной уважения культуры и цивилизации, а спасение может принести только тотальная вестернизация. Задачу по модернизации страны берет на себя группа реформаторов, которые объединяются вокруг юного императора Мэйдзи (1852–1912, на троне 1867–1912). Хотя он ничего не решал в практическом отношении, именно Мэйдзи становится знаменем перемен[415].

В период Мэйдзи происходит решительное переосмысление всего предыдущего исторического и культурного опыта. Этот процесс затронул весь строй жизни японцев, включая такие фундаментальные понятия, как «власть», «пространство» и «время». Радикальные изменения произошли и в отношениях между верховной властью и природой. В VIII–IX вв. складывается поведенческий канон власти, принятый в случае природных аномалий и социальных неурядиц: вознесение молитв для умиротворения всей страны, амнистия, смена девиза правления, оказание помощи пострадавшим. Впоследствии, однако, в силу деградации централизованного государства и упадка императорского дома полномасштабная государева реакция такого рода наблюдается весьма редко.

В середине XIX в. начинается движение за восстановление прав императора на управление страной. Одновременно с этим император реанимирует свое право на приведение страны в умиротворенное состояние. Показателен указ 1854 г. отца Мэйдзи императора Комэй (1831–1866, на троне 1846–1866) о смене девиза правления с Каэй («счастливая вечность») на Ансэй («спокойное правление»). Он буквально списан с аналогичных указов древности: «Слышали Мы, что если правление государя хорошо, а народ и государство пребывают в спокойствии, то Небо и Земля являют благоприятные знамения. Если же управление не светоносно, а в сердце народа боль и печаль, тогда Инь и Ян теряют равновесие. Следует быть настороже». Далее Комэй констатирует, что, с тех пор как он, недостойный и слабый, занял престол, прошло восемь лет, и все это время он вставал рано и ложился поздно, но высшие силы оставили это без внимания, а его преобразующая культурность не распространялась достаточно далеко, энергия ки находилась в подавленном состоянии. Свидетельством этого являются пожар в государевом дворце, прибытие кораблей западных варваров, сильнейшее землетрясение. За все это, заявляет Комэй, только он один несет ответственность. Для достижения великой гармонии и ликвидации всяческих аномалий меняется девиз правления, объявляется великое помилование преступников (амнистия), наполовину снижается отработочная повинность, старикам жалуют рис. Все это делается для того, чтобы достичь обновления, добиться благосклонности Неба и удовлетворения людских чаяний[416].

Таким образом, в середине XIX в. в соответствии с древними представлениями о природе власти добродетельность монарха вновь начинает мыслиться в качестве гаранта стабильности среды обитания. При этом антропогенная и природная составляющие аномальной ситуации воспринимаются как явления одного порядка. Обе они – свидетельство гнева Неба.

Нас не должен вводить в заблуждение самоуничижительный дискурс императора. На самом деле он является свидетельством его претензий на власть: да, он один виновен в происходящем, но только он один в состоянии улучшить ситуацию с помощью комплекса мер, которые способны задобрить Небо. Главной из них является смена девиза правления.

Однако в 1-й год правления Мэйдзи («просвещенное», или «светлое», правление, 1868 г.) было принято историческое решение, согласно которому одному императору может соответствовать только один девиз правления, что свидетельствовало о кардинальных изменениях в образе государя. Теперь никакие катастрофы (ни природные, ни социальные) не могли скомпрометировать государево время. Если раньше император объявлял помилование в случае природных бедствий, то теперь он прибегал к амнистии по поводу радостных событий в государственной жизни, например по случаю провозглашения Конституции (1889 г.). Теперь у государя не могло быть недостатков, по умолчанию он мог приносить только благодать и радость (поскольку порицание его деятельности подпадало под уголовную ответственность, выражение «по умолчанию» является в данном случае единственно возможным).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология