Терпимость

Это может показаться скучным существованием для человека, который был солдатом. Но у Декарта была цель в жизни, и, похоже, он был вполне доволен своим добровольным изгнанием. В течение многих лет он убедился, что мир все еще погружен в глубокий мрак бездонного невежества; что то, что тогда называлось наукой, не имело даже отдаленного сходства с истинной наукой, и что никакой общий прогресс не будет возможен, пока вся древняя система заблуждений и лжи не будет прежде всего разрушена до основания. Это не маленький заказ. Декарт, однако, обладал бесконечным терпением, и в возрасте тридцати лет он приступил к работе, чтобы дать нам совершенно новую систему философии. Увлекшись своей задачей, он добавил геометрию, астрономию и физику к своей первоначальной программе и выполнил свою задачу с такой благородной беспристрастностью ума, что католики осудили его как кальвиниста, а кальвинисты прокляли его как атеиста.

Этот шум, если когда-либо и доносился до него, нисколько его не беспокоил. Он спокойно продолжил свои исследования и мирно скончался в городе Стокгольме, куда отправился, чтобы поговорить о философии с королевой Швеции. Среди людей семнадцатого века картезианство (название, под которым стала известна его философия) произвело не меньший ажиотаж, чем дарвинизм среди современников королевы Виктории. Быть картезианцем в 1680 году означало что-то ужасное, что-то почти неприличное. Оно объявляло человека врагом установленного общественного порядка, социнианцем, низким человеком, который по собственному признанию отделил себя от общества своих респектабельных соседей. Это не помешало большинству интеллигентных классов принять картезианство так же легко и охотно, как наши деды приняли дарвинизм. Но среди ортодоксальных евреев Амстердама такие темы никогда даже не упоминались. Картезианство не упоминалось ни в Талмуде, ни в Торе. Следовательно, его не существовало. И когда стало очевидно, что оно все равно существовало в сознании некоего Баруха де Спинозы, было предрешено, что упомянутый Барух де Спиноза сам прекратит это существование, как только власти синагоги смогут расследовать это дело и принять официальные меры.

Амстердамская синагога в тот момент переживала серьезный кризис. Когда маленькому Баруху было пятнадцать лет, другой португальский изгнанник по имени Уриэль Акоста прибыл в Амстердам, отрекся от католицизма, который он принял под угрозой смерти, и вернулся к вере своих отцов. Но этот парень, Акоста, не был обычным евреем. Он был джентльменом, привыкшим носить перо в шляпе и шпагу на боку. Для него высокомерие голландских раввинов, воспитанных в немецких и польских учебных заведениях, стало самым неприятным сюрпризом, и он был слишком горд и слишком равнодушен, чтобы скрывать свое мнение.

В таком маленьком сообществе, как это, такое открытое неповиновение не могло быть терпимо. Последовала ожесточенная борьба. С одной стороны, одинокий мечтатель, наполовину пророк, наполовину идальго. С другой стороны – безжалостные блюстители закона.

Это закончилось трагедией.

Во-первых, местная полиция донесла на Акосту как на автора неких богохульных брошюр, отрицавших бессмертие души. Из-за этого у него возникли неприятности с кальвинистскими священниками. Но дело было улажено, и обвинение было снято. После этого синагога отлучила упрямого мятежника от церкви и лишила его средств к существованию.

В течение нескольких месяцев после этого бедняга скитался по улицам Амстердама, пока нужда и одиночество не заставили его вернуться к своим прихожанам. Но он не был вновь принят до тех пор, пока прежде всего публично не извинился за свое дурное поведение, а затем не подвергся порке и пинкам со стороны всех членов общины. Эти унижения вывели его из равновесия. Он купил пистолет и вышиб себе мозги.

Это самоубийство вызвало огромное количество разговоров среди видных граждан Амстердама. Еврейская община чувствовала, что не может рисковать еще одним публичным скандалом. Когда стало очевидно, что самый многообещающий ученик “Древа жизни” был заражен новой ересью Декарта, была предпринята прямая попытка замять дело. К Баруху обратились, и ему предложили фиксированную годовую сумму, если он даст слово, что будет вести себя хорошо, будет продолжать появляться в синагоге и не будет публиковать или говорить что-либо противозаконное.

Теперь Спиноза был последним человеком, который рассматривал такой компромисс. Он резко отказался делать что-либо в этом роде. Вследствие чего он был должным образом изгнан из своей собственной церкви в соответствии с той знаменитой древней формулой Проклятия, которая оставляет очень мало места для воображения и восходит ко временам Иерихона, чтобы найти соответствующее количество проклятий и поруганий.

Что же касается жертвы этих многочисленных проклятий, то он тихо сидел в своей комнате и читал о случившемся в газете на следующий день. Даже когда на его жизнь было совершено покушение со стороны чрезмерно ревностного приверженца закона, он отказался покинуть город.