Терновая ведьма. Исгерд

Порешив на том, принц Мак Тир выломал себе сучковатую клюку из кустарника, ткнувшегося в колени, и зашагал, часто запрокидывая голову в надежде, что солнечный свет поможет обрести зрение. Но мгновения истекали, а вездесущая чернота почти не светлела.

От безделья пальцы принялись сучить призрачную нить. Невероятным казалось, что к ней возможно притронуться, смотать в переливчатый клубок, который, впрочем, исчезал, стоило выпустить из рук. И с каждым новым мотком запала у королевича прибывало.

«Поймай ее, догони… — навязчиво трепыхалось в груди. — Она ведь твоя принцесса… твоя добыча…»

По-звериному раздувая ноздри, Таальвен Валишер с самозабвением внимал этому глубинному зову, полагался на него, словно на поводыря. И мир, окрашенный жаром предвкушения, преображался: становились видимыми камыши и илистые лужицы, камни и узловатые деревца обретали очертания. Непохожие на прежние, но вполне уловимые, чтобы обойти стороной, пригнуться, не свалиться в яму.

В азарте погони принц не заметил, как сменились на небосводе светила, а зыбь под сапогами затвердела. Дыхание его сделалось частым и резким. И вот неосязаемая нить в руках легонько натянулась.

«Попалась!» — зашлось в восторге одичавшее сердце.

Будто поддразнивая, за другой конец уползающей во мрак струны дернули — невесомо, но вполне достаточно для того, чтобы чуткий Таальвен угадал направление. С этого мгновения тело его действовало самостоятельно. Выверенные молниеносные движения повлекли вперед, кровь взыграла, как молодое вино.

— Изольда! — позвал королевич, стараясь замедлиться, обуздать незнакомые инстинкты.

А разум уже заволакивало всепроникающее:

«Лови! Хватай! От охотника нет спасения! Пусть душа ее трепещет в оковах твоей хватки!»

— В оковах моей хватки… — вторил предатель-язык, бесстыдно выдававший потаенное желание подчинить себе терновую колдунью.

И только в уголке сознания билось тревожное напоминание о том, что она лучше откусит себе язык, чем даст согласие на плен или кандалы.

* * *

— Исгх-рд, — аукалось в разбрызгиваемой направо и налево воде, в плаче ломающихся стеблей осоки, — с-смерть…

Изольда летела ланью, не сознавая, что пересохшее русло Дахана-Пламен и изрыгающий искры и дым дракон остались во сне, от которого она так и не очнулась. Губы еще твердили, как заклинание:

— Не стреляйте, только не стреляйте в него!

А исцарапанные пальцы горели. Но мало-помалу реальность возвращалась, сбивая с толку то не пойми откуда взявшимся озером, то плотным рядом сухостоя, как по волшебству возникшим из-под земли.

— Где же я? — вконец заплутав на границе грез и яви, простонала колдунья. — Почему мир двоится, вертится колесом?

Придерживаясь за колющий бок, она поискала глазами лужицу или озеро, чтобы умыться. И, углядев под горкой свежий ключ ручейка, жадно припала к нему — взмокшая, чумазая, как кикимора.

Но отдыхать довелось недолго. Как только влага окропила сладостью пересохшее горло, принцесса ощутила сильный, лишающий воли рывок, словно ее заарканили невидимой волшебной веревкой. Внутренности сдавило, волной накатил страх. Почти такой же всепоглощающий, что завладел Исгерд много лет назад, когда она, сломленная горем, убегала от своего крылатого брата-змея.

Надрывно закашлявшись, Изольда вскарабкалась на пригорок, огляделась затравленно — ни души. Но поверишь ли глазам, когда от набата бесшумных вражеских шагов закладывает уши.

«Он здесь!» — твердило предчувствие, посылая в галоп, на который больше не было мочи. И, наобум выбрав направление, колдунья запетляла, как подстреленный заяц.

В изматывающей свистопляске побега мнилось, что кто-то выкрикивает ее имя, но остановиться и посмотреть Изольда не смела. Отчаяние нагоняло с каждым рывком. Чувство, что ее удерживают, тянут, путало ноги, лишало остатков проворства. Не выручал даже терновник, хоронящийся под орнаментом колючек так, словно он был обыкновенным узором.

Давний кошмар о погоне сквозь мглистый лес повторялся, только на сей раз все происходило взаправду. Удавка страха сделалась столь тугой и невыносимой, что хотелось выпрыгнуть из кожи, отделить себя от костей, лишь бы стряхнуть ее, избавиться от наваждения. Не тут-то было. Перескочив низкорослую ограду из шиповника, принцесса приземлилась прямо в руки своего преследователя и вместе с ним кубарем покатилась в ложбину.

Оберегая ее от ударов и ссадин, Таальвен накрепко притиснул ее к себе, заключая в объятия, как в безопасную клетку. Но колдунья его стараний не оценила.

— Будь ты проклят! — прохрипела она остервенело. — Пусти!

Необъяснимое влечение оглушало, требовало от королевича припечатать ее к земле, натянуть пульсирующую между ними нить до треска. И наслаждаться охмеляющей властью обладания до тех пор, пока Изольда не лишится чувств. Но другое переживание — не в пример милосердное, робко уговаривало ослабить хватку.

«Ты причиняешь ей страдания… — вздрагивало в душе. — Разве не видишь?»