Терновая ведьма. Исгерд

Набрав в легкие воздуха для новой угрозы, он презрительно скривился, но неожиданно рухнул на пол. Видимо, от боли, которую причиняли сухие ростки. Чтобы облегчить ее, Исгерд потянулась к содрогающемуся плечу брата, но полный вражды окрик остановил, оттолкнул яростно:

— Не приближайся! Я не желаю твоей жалости — только магию и власть!

От мощного спазма язык принца запрокинулся в глотку, тело скорчилось, терзаемое изнутри страшной чужеродной силой. А хищные соцветия заклятого венка все не унимались.

— Прекрати! — вместе с багровой пеной сорвалось с искусанных губ. — Ты обещала припугнуть ее! Довольно!

Но та, к которой он обращался, упрямо молчала, позабыв о нем или же потеряв всякое милосердие. Кроме терновой принцессы, рядом не нашлось никого, кто сумел бы облегчить муки. Впрочем, и она, как ни тряслась над извивающимся братом, тоже не властна была успокоить кошмарные судороги.

— Не надо-о! — заревел страдалец, прозревая исход, к которому движется. По багровому лицу покатились злые обреченные слезы. — Герда, пожалуйста, помоги.

Забыв обо всех жестоких и незаслуженных укорах, что Этельстан бросил ей несколько минут назад, Исгерд металась среди каменных обломков, бессильная исправить чужие ошибки. Тонкая корона на челе брата успела разрастись до размеров громадного кокона, связать принца по рукам и ногам. И стоило Исгерд предпринять хоть малейшую попытку разорвать путы, Этельстан начинал кричать пуще прежнего. Видно, крошащие кости сухие стебли каким-то колдовским образом сделались частью его самого и теперь не желали отрываться от изменяющегося тела.

А облик его и вправду становился иным: суставы трещали, хребет непомерно вытягивался.

— Прошу… — прохрипел Этельстан прежде, чем макушка его скрылась под гроздьями шипастых бутонов, и рыдания стихли.

Шатаясь от пережитого, Исгерд упала на щербатые плиты, принялась колотить по окаменевшим стеблям. Чары вдруг превратились в бесполезный груз, без толку отягощавший ладони. Как бы много они ни умели, в борьбе за Этельстана оказались бессильны. Оставалось звать его сквозь ширящийся чертополоховый сверток, сдирая в кровь и без того уродливые костяшки.

— Отпусти его! Немедленно! — с воплями требовала Исгерд, пока свежие побеги отталкивали ее в сторону. — Держись, Этельстан, не поддавайся магии!

Моросящий без остановки дождь растворял ее голос, уносил отзвуки вниз, в речную долину, для того чтобы влить их в быстрый поток Огненной реки, наполнить ее искренней печалью. Так продолжалось час или два.

Наконец диковинный сухой кокон перестал расти. Напитавшаяся влаги поверхность хрустнула, пошла трещинами.

— Этельстан! — раньше срока обрадовалась принцесса, цепляясь пальцами за образовавшиеся рубцы.

Но вместо бледного лица ее бедного брата из переплетения лоз показались темная змеиная чешуя, свертки кожистых крыльев, смятых, как залежавшаяся парусина.

— А-р-р! — заходили ходуном столетние стены. А когтистые лапы ударили по базальту так, что скрежет услышали даже в разбитом поодаль лагере. — Ра-ар!

Оторопевшая Исгерд отползла назад, на ощупь нашла каменное возвышение порога. От потрясения соображать ясно она не могла — только следовать силе, что толкала вперед.

«Беги! Спасайся!» — гремело с каждым ударом сердца, и она побежала.

Ступени, голое подворье, кривая подъездная дорожка, потом насыпь, колючая сорная трава и глинистое брюхо сменившей ток реки.

Сквозь пелену принцесса с трудом разбирала, куда ступать, оскальзывалась, но все же неслась, утирая со щек воду, отчего-то едко соленую. А вслед сыпались, как щебень, вековые обтесанные булыжники, взвивались в ночное небо струи пока еще слабого пламени… И, сотрясая мир пронзительным звериным криком, на крыло вставал черный огнедышащий дракон.

* * *

И вновь, как прежде в волчьей шкуре, Таальвен Валишер понятия не имел, сколько часов он болтался посреди сереющего проблесками, но по большей части непроглядного ничего, принюхивался, напрягал слух. Ногам не давала просохнуть роса, а нежная мантия тумана приятно холодила разгоряченный лоб. Иных сигналов, которые бы подсказали, что окружает приморского королевича и куда следует двигаться, он не ощущал.

Зрение все еще не вернулось, вопреки заверениям Давена Сверра, что хворь скоро пройдет. Сострадательная Лотарэ только и успела, что оборвать цвет с заветных лечебных стебельков, когда во дворец явился болотник. С другой стороны, она спасла Лютингу с ветром жизнь, а это намного ценнее способности видеть.

Выкарабкавшись из мелкого, густо затканного болотными лилиями пруда, приморский королевич первым делом попытался разведать, где именно очутился, затем поискал Хёльмвинда. И когда ни одна затея не увенчалась успехом, двинулся в направлении, что обозначила сияющая золотом путеводная нить.

«Делать мне все равно нечего, — трезво рассудил он. — Наудачу разыскивать Северного ветра, которого, быть может, утопленницы доставили к берегам совершенно иного водоема, тщетно. А до Изольды я доберусь, даже если придется переплыть моря и зеркала Тьер-на-Вьёр».