Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

-Я не знаю, о чем он, - пожала плечами Марина, присаживаясь ко мне на

колени. Она запустила руку в мои волосы и принялась играть с ними, как ребенок.

– Но ты, наверное, думал: почему я не позволила Христо рассказать о моих

всполохах?

-Я не думал. Но, если ты начала…

-Думал, не ври!

Марина засмеялась и щелкнула меня по носу. Веселое выражение на ее

лице сменила задумчивость, в глазах появилась тревога.

-Я хотела рассказать тебе все сама, – проговорила она, накручивая на

палец рыжую прядь, – потому что в мире бывших я была плохим человеком.

Плохим человеком? В моей голове возникло лицо Ника Звоньского, из – под

шляпы течет пот; я, кажется, услышал его голос: «Сто тысяч долларов, мистер

Островцев». Затем промелькнула Анюта, Галя, листопад среди лета.

Марина вздохнула.

-Я приехала в Москву утренним поездом. На перроне клубился туман…

3

ПАПИК

Я приехала в Москву утренним поездом. На перроне клубился туман,

кричали носильщики, летали под крышей голуби, потревоженные гудком

тепловоза. Приехавшие в одном поезде со мной пассажиры поразили меня своей

целеустремленностью: они знали, куда и зачем им надо идти, некоторых

встречали родственники либо знакомые. Меня никто не встречал. За спиной

остались четыреста километров и крошечный городок, где я родилась, провела

детство, часть юности, и возвращаться туда я не собиралась.

-Посторонысь, дэвушка.

Переполненная тележка с едва заметным из-за баулов носильщиком, гремя

по мощеной платформе, проследовала мимо.

Прикосновение тумана было холодным, зубы начали выбивать дробь. Я

вскинула на плечо небольшую сумку, в которой - все мое имущество, и быстро

пошла вверх по платформе, туда, где маячила толпа пассажиров.

Увлекаемая толпой, спустилась по гранитной лестнице в подземный

переход, освещенный желтыми плафонами. Отстояв длинную очередь, купила

билет на метро. Красный, с черной полоской и надписью «Московский

метрополитен». Мой первый билет на метро!

У турникета я замешкалась.

-Проходите, - торопили сзади.

-Прислоните к желтому кругу, - посоветовал кто-то.

Я послушалась. Загорелся зеленый кружок. Я сжала билет в руке, как

какую-то драгоценность: ведь это был мой первый билет на метро.

Створки разошлись в стороны, пропуская меня на эскалатор, а вместе с тем

– на новую дорогу, как я надеялась, дорогу к счастью.

Но в тот момент я вовсе не думала о счастье, так как уже была счастлива.

Многолюдье просторного, залитого светом зала поразило меня. В детстве, гуляя

по лугу, я расковыряла муравейник и заворожено смотрела на суету

потревоженных муравьев. Они, совсем как люди в этом зале, спешили на работу,

тащили свой груз, сталкиваясь друг с другом.

-Слышь, дай на пиво.

Муравей-вырожденец, муравей-трутень. Глаза мутные, щеки залило

красным, от грязных лохмотьев вонь; все шарахаются от него, опасаясь даже

краешком одежды коснуться бомжа.

Я отшатнулась, и – спешно – туда, в арку, за которой синеет бок

подошедшего поезда. Не оглядываясь, нырнула в вагон.

«Следующая станция – Смоленская».

Пока поезд, погромыхивая, полз по темному тоннелю, я во все глаза

рассматривала москвичей. Красиво одетые, с задумчивыми или улыбчивыми

лицами, они завораживали меня. Моск – вичи! Удивительное слово. Точно

наименование восточной сладости. Сколько раз в родном городке я слышала

разговоры о Москве и ее жителях. Почти все они были сдобрены неприязнью, за

которой, как за ширмой, скрывалась остро отточенная зависть: «Вот бы туда!».

Кое-кто, такой же отчаянный, как я, однажды покупал билет в один конец и – ни

слуху ни духу.

«Слышь, дай на пиво».

Я вздрогнула: так отчетливо и объемно прозвучал в голове голос бомжа из

людского муравейника. А вдруг и он когда-то сошел на перроне, одержимый

смутными надеждами, молодой и наивный, с одной лишь твердой убежденностью:

не возвращаться обратно? Да, так оно и было. Так было с ним и может быть со

мной. На мгновение перед моими глазами возникла женщина в обносках, с

лохмотьями волос на голове, с распухшим синеватым лицом. Узнав в этой

женщине себя, я вскрикнула.

Старушка в розовом пальто испуганно посмотрела на меня.

-Извините, - пробормотала я.

Глядя на бегущую за окнами поезда черноту, я поклялась, что пойду на все,

чтобы не стать той женщиной в обносках.

Поезд замер, стукнули отворившиеся двери, я вышла на перрон.

Оглядевшись, шагнула к близстоящей женщине и произнесла, как заклинание, как

молитву:

-Подскажите, пожалуйста, как мне выйти к МГУ.

Это было желтое приземистое здание, показавшееся мне невзрачным не в

последнюю очередь потому, что напротив него виднелась башенка и зубчатая

линия Кремля. Я была в самом сердце страны. Всего сутки назад я стояла рядом

с обшарпанным одноэтажным строением, серым до тоски, под крышей –

деревянная табличка, вещающая всем и каждому: «Вокзал. Город Изюминск».

Немного в Изюминске я видела изюму. И вот теперь в каких-то сотнях метров от

меня лысеющий, но все еще привлекательный мужчина решает судьбу страны и

ее граждан, в том числе и мою. Пожалуйста, будь добр ко мне, господин

Президент!

Замечтавшись, я едва не наткнулась носом на постамент памятника,

стоящего во дворе Университета. Михаил Васильевич Ломоносов.