Теорема (из записок частного детектива Александра К.)

Я еще разглагольствовал некоторое время, стараясь ее подбодрить, приводил положительные примеры из жизни и литературы, пока не заметил, что она крепко спит.

Я ехал домой, понимая, что моя заветная бутылка обречена. Когда я спасаю беременных женщин-математиков, мне необходимо как следует выпить.

Утром я вышел не за хлебом, а за пивом.

С похмелья, на нетвердых ногах, я чуть не угодил под колеса вывернувшей из-за угла машины. Однако машина меня давить не собиралась, она аккуратно затормозила, даже не облив меня грязью из лужи.

Все бы хорошо, но я узнал машину. Это она, с двумя службистами, третьего дня назад стояла у кафе, поджидая математика.

Я и так был не в форме после вчерашнего, а тут мне совсем поплохело.

Меня окликнули, назвав по имени, и предложили сесть в машину.

Можно было броситься бежать или начать сотрясать воздух всякими бессмысленными вопросами вроде: «Кто вы такие?», «Что это значит?», «На каком основании?» – но я просто подчинился. Когда зверь попадает в силок, ему лучше не дергаться, потому что от этого петля на ноге только туже затягивается. Впрочем, если не дергаться, то шансы у зверя все равно не велики.

Допросная комната не была каким-то мрачным казематом, а скорее напоминала номер дешевой гостиницы. Стену украшала большая репродукция картины Левитана «Золотая осень». Я это оценил: такие детали помогают создать обстановку доверия. Я обещал себе тоже украсить свой офис какой-нибудь располагающей картиной – если мне доведется туда вернуться.

– Ну что же вы, Александр. Один раз органы безопасности поверили вам, отпустили, а вы опять…

Я малодушно надеялся, что та история не сохранилась в компьютерах ведомства, или что эти ребята не сподобятся заглянуть в старый файл, но нет: и сохранилась, и сподобились.

Однажды, когда я еще был опером, меня навестил знакомый монгол. В молодости мы были на одном курсе в училище, потом он уехал в свой Улан-Батор и, в отличие от меня, сделал там карьеру. А тут прилетел на какую-то межведомственную конференцию и заехал ко мне. Мы изрядно выпили, он интересно рассказывал об особенностях монгольского сыска, а на прощание подарил мне дубленку. Дубленка была красивая, но он предупредил, что не успел ее обработать и, если этого не сделать, ее сожрет вредитель.

Был не сезон, я засунул дубленку на антресоль и забыл про нее до тех пор, пока по квартире не начали летать стаи моли.

Я уже совсем было собрался подвергнуть монгольский сувенир должной обработке, когда меня взяли люди из госбезопасности. Дубленку прихватили в качестве вещдока.

Чекисты склоняли меня к чистосердечному признанию, но сами не могли определиться насчет состава преступления: шпионаж в пользу Монголии был интересной, свежей версией, но слишком экзотичной даже для них, а контрабанда дубленок – как-то мелковато.

В управлении меня продержали несколько дней, и держали бы дольше, но моль от дубленки, покоившейся в помещении для вещдоков, презирая решетки, разлетелась по коридорам. Насколько я понял, это не понравилось начальству; во всяком случае, до меня доносился чей-то грозный голос, распекавший подчиненных за то, что те развели в служебных помещениях антисанитарию.

Меня с дубленкой выставили вон, пригрозив, что в другой раз я так легко не отделаюсь.

И вот этот другой раз наступил.

Я старался не раздражать моих собеседников, но все-таки должен был спросить, в чем, собственно, дело. Мне сказали, что дело ясное: с помощью сотрудника закрытого научного учреждения я организовал похищение секретных документов. Осталось узнать, кому и как я должен был их передать.

Я, как мог, изобразил удивление, и объяснил, что сотрудник научного учреждения обратился ко мне, частному сыщику, с просьбой проследить за его девушкой, которую он подозревал в симпатиях к другому коллеге.

– Александр, вы нас удивляете, – сказали мне бойцы невидимого фронта. – Ничего умнее не могли придумать? Это уж совсем убогая туфта.

Я был согласен, что это убогая туфта, но никакой другой туфты предложить им не мог.

Один из двоих чекистов был постарше и, видимо, в более высоком звании. Сказав коллеге: «Ладно, тут все понятно. Работай», – он вышел.

И младший коллега приступил к работе.

Метод у него был, на первый взгляд, очень простой. Он без конца повторял одно и то же: «Когда и кем вы были завербованы?», «Кто еще входил в состав группы?», «Каким образом вы собирались переправить секретные документы в иностранный центр?», – и так далее, всего десяток вопросов.

Идея была не в том, чтобы подловить меня с помощью какого-то неожиданного, хитрого захода, а в том, чтобы, долбя в одну точку, в конце концов пробить мою психологическую защиту.

Я реагировал предсказуемо, говорил: «Товарищи, это какое-то недоразумение!», «Какая иностранная разведка, о чем вы?», «Ну, какой я агент? Я всего лишь частный сыщик!».

Потом я возмущался, грозил пожаловаться в высокие инстанции, восклицал риторически: «Интересно, как посмотрит на это Европейский суд по правам человека!», и тому подобное.