Федору Николаевичу не спалось. Проворочавшись часа два, он встал, тихонько оделся и вышел на улицу. В селении все спали, ни одного огонька. Ночь была ясной и тихой. Незнакомые ароматы ночных цветов наполняли воздух, какая-то поздняя птица негромко высвистывала нежную песенку, где-то рядом весело журчал ручеек. Федору Николаевичу подумалось, как было бы хорошо в такую чУдную ночь сидеть, обняв любимую, около ручейка, слушать ночную птицу и мечтать. Вновь нахлынули воспоминания, Федор вздохнул и посмотрел в небо. Огромная, неестественная Луна занимала едва ли не четверть небосвода. Она была гораздо бледнее привычной, но, благодаря размерам, прилично освещала окрестности. Привычного "зайца на велосипеде" на диске Луны Федор не разглядел, то ли из-за размеров, то ли сама Луна была не такой. Поискал Большую Медведицу, но не нашел. Не было ни Полярной звезды, ни так любимой Кассиопеи. Звезды выглядели гораздо ближе, казалось, протяни руку и прикоснешься. Такого эффекта Федор не видел даже когда гулял с женой южной теплой ночью по берегу моря. Но они были чужими. Млечный Путь вроде бы проглядывался на самом горизонте, но очень смутно и не на своем месте. Дорога заканчивалась у последнего дома в селении, Федор остановился и сел на кочку. Рядом раздалось тихое шуршание и показался острый носик ежа. Федор протянул руку, еж смело подошел ближе и принюхался. Пенсионер был бы рад угостить ночного странника кусочком яблока или молоком, но из дома он вышел с пустыми руками. Еж обиженно фыркнул и скрылся в густой траве. Федор Николаевич снова остался один. За последние годы он привык к одиночеству. Оно позволяло вести тихую, размеренную жизнь, что-то делать так и тогда, как и когда было легче и удобнее. Конечно, дети и внуки часто навещали, приглашали на дачу, пенсионер с удовольствием играл с внуками и обсуждал новости с детьми. Но с возрастом Федор стал все сильнее уставать от шума и скорости жизни молодого поколения… Луна медленно скатывалась за горизонт, унося с собой остатки призрачного света и навевая сон. Федор-Теодор вернулся в свой особняк и лег в постель.
Следующие недели, пользуясь отпуском, Теодор гулял по округе, изучая этот новый для него мир. Помня об официальном занятии, рисовал пейзажи, которые, на удивление, получались довольно сносно. На удивление, потому что в своем старом мире Федор Николаевич был сварщиком. Классным, опытным, востребованным и уважаемым, но сварщиком, а никак не живописцем. Да, в молодости был период увлечения фотографией, но успехом это не увенчалось, снимки получались заурядными и скучными, и Федор бросил это дело. А теперь вот с удовольствием рисовал… нет, писАл картины, радуясь такому приятному занятию.
Новый мир оказался очень странным. Дома отапливались исключительно дровами, освещались факелами или свечами. Пища готовилась или в печи, или на открытом огне в глиняных посудинах. Но при этом в бревенчатых магазинах обязательно присутствовали электронные кассовые аппараты, очень похожие на аналогичные из прежнего мира, печатавшие чеки. Были электронные калькуляторы и весы, но полностью отсутствовали телевизоры, мобильные телефоны, компьютеры. Удивительным было отсутствие металлических инструментов – ни ножей, ни топоров, ни столовых приборов. Зато было множество загадочным образом функционировавших устройств. Например, скотина, предназначенная на убой для пропитания, загонялась в большую коробку из непонятного материала, а через час-полтора внутри оказывались грамотно разделанные куски мяса, готовые к горячей обработке. Дрова и стройматериалы заготавливались в лесу, как удалось наблюдать Теодору неоднократно, тоже с помощью странного приспособления в виде ленты шириной сантиметров десять. Ленту обматывали в один слой вокруг нужного дерева и оставляли на несколько минут. Потом ленту аккуратно снимали, дерево толкали руками в нужном направлении, оно шумно падало, оставляя после себя аккуратно срезанный пень. Это было странно и удивительно. Впрочем, не меньшее изумление, скорее всего, вызвали бы у тутошних жителей так привычные нам микроволновки, холодильники и автомобили. Федор-Теодор потихоньку обживался, с удовольствием общаясь с жителями, любуясь природой и наслаждался дружелюбием и открытостью соседей.
Постепенно новизна окружающего утихала, Федор начинал скучать по родным. В этом мире единственным человеком из прошлого был Лексис-Леха, но только внешне. Хотя они нередко встречались, общались на разные бытовые темы и обсуждали новые "шедевры" Теодора, Лексис был тутошним во всем. Федор Николаевич все чаще задумывался, как и почему он сюда попал, и как можно, и можно ли вообще, вернуться в свой мир. Еще неразрешимой пока загадкой оставались камера и фотугры…