Темп

Все, что он купил, лежало на постели. Он развернул пакеты и распределил предметы туалета, белье и одежду между ванной, платяным шкафом и выдвижными ящиками. Потом он постарался смять упаковочный материал, в результате чего рядом с уже переполненной корзиной образовалась куча бумаги. Он подобрал какой-то предмет, покатившийся по ковру, и узнал флакон, который велел ему хранить Орландо. На этот раз он стал разглядывать, взяв в руку, одну из двухцветных пилюль и пришел к выводу, что у нее весьма симпатичный, забавный и привлекательный вид, что-то вроде пакетика-сюрприза, вроде конфеты, которую дают пососать в самолете перед взлетом. Все это казалось несерьезным, и он чуть было не выбросил флакон вместе со всем остальным, как уже собирался не раз это сделать. Однако то, как он покинул Монтрё через сутки после Ретны, не заботясь о намеченной на следующий вторник встрече с Орландо, которому он просто оставил записку, информируя его, что не сможет явиться на обследование, но не сообщив, куда направляется, такое несколько бесцеремонное поведение предписывало теперь соблюдение некоторых условностей. Лучше будет, если, встретившись с Орландо вновь, он сможет сказать ему, что флакон не покидал его кармана, и, даже не будучи использованным, оказывал на него воздействие, хотя бы заклинательное.

Затем он продолжил свою разборку. Теперь все вокруг него в комнате было в полном порядке. Обезличено до крайности. Ничто в такой комнате не указывало, что находишься в одной стране, а не в другой. Комнату освещал золотистый, неизменный, однородно распределяемый абажуром свет, свет, скользящий по кровати, по репсу штор, задевающий высокий шерстяной ворс ковра; его можно было зажечь на расстоянии, находясь в постели, и независимо от его источника или яркости он сохранял свой мягкий и благопристойный блеск, делавший комнату абсолютно адекватной образу, создаваемому гостиничной рекламой во всех крупных туристских агентствах.

При желании не понадобилось бы больших усилий, чтобы убедить себя, что за занавесками открывается вид на бухту Рио-де-Жанейро или на озеро Мичиган.

«Завтра, — подумал Арам — я попрошу принести цветы. Чтобы, когда Ретна переступит порог, они уже распустились и привыкли к атмосфере комнаты». Его пульс немного участился и стал неровным. Причиной была конечно же эта необычная для него деятельность по наведению порядка. И усилия по перестановке кресел и канапе. Впрочем, возможно, и вино, выпитое им за ужином, оказалось крепче, чем обычно. Однако ложиться спать так рано он все же не привык. Казино отеля должно было открываться еще не скоро. И он опять пожалел, что не нашел Асасяна. От него, по крайней мере, он смог бы получить интересные сведения о дирекции — ливанской или саудовской — этого огромного гостиничного «Комплекса», который сменил прежний «Ласнер» и о котором за сегодняшний день он смог получить общее представление. Интерес к этим никогда раньше не волновавшим его проблемам означал, что он делает выбор в пользу новой жизни, которую он хотел начать и которая, по его мысли, должна была стать для Ретны и для него, как только завершится египетская эпопея, их настоящей точкой опоры.

Если все оборачивалось таким образом, значит, все его переезды туда-сюда уже больше не отвечали никакой потребности, никакой необходимости. Возможно, он в конечном счете понял, что его таким образом осваиваемый мир… с этим пространством… которое он считал таким необъятным, на деле был — из-за своей оторванности — миром замкнутым, нереальным и, по существу, искусственным и ограниченным.

Если с Ретной все пойдет хорошо, то в конце концов они смогут где-нибудь осесть навсегда, выбрав расположенный на краю ледника либо на берегу озера добротный старый отель в трубадурском стиле либо в стиле шале. И тогда для них начнется не слишком чреватое неожиданностями существование со всеми атрибутами, привязывающими человека к одному месту, дающими жизни корни: с друзьями, с собаками, а если Ретна пожелает, то и с детьми. Такое существование, к которому Ретна, как и большинство других называющих себя эмансипированными девушек, должно быть, испытывает одновременно и неприятие и едва скрытую тягу.

Он лежал, почти сидел, на постели, окружив себя газетами и книжками, купленными в bookstore.[79] Его взгляд блуждал по комнате, которая должна была стать отправной точкой этого нового существования, словно он пытался себе представить, насколько она изменится от присутствия, от жестов, от голоса Ретны.