Темп

Что же касается остального, то огромное высвободившееся пространство в центре отеля, где перекрещивались широкие проспекты первого этажа, захлестываемые нескончаемым потоком посетителей и туристов с каким-нибудь значком на груди, имеющих вид членов благотворительного общества, являлось сразу — в зависимости от времени суток — и театральным фойе, и валютной биржей, и вокзальной платформой в момент прибытия Восточного экспресса, и, наконец, толкучкой приглашенных вокруг буфета в момент светского приема, где перемешивались различные национальные одежды и расы. Греческий, армянский и еврейский Египет исчез в дымке перемен, и теперь амальгама составлялась с помощью других этнических компонентов: с ливанскими и саудовскими доминантами и с широкой гаммой физических типов и цветов кожи, с аристократической худобой некоторых кочевников, с ожирением некоторых юных чрезмерно откормленных, чрезмерно «долларизованных» принцев, которых безумная страсть к машинам все больше и больше лишала возможности двигаться, даже когда они предавались — теперь уже у себя, на побережье Персидского залива, и не на лошадях, а в ландроверах — истреблению популяций газелей. Вероятно, здесь были в той или иной мере представлены Ирак, Бахрейн, Кувейт и другие суверенные государства, как то позволяла предполагать панарабская конференция в соседнем здании. Эта абсолютно стабильная смесь, это «соприкосновение», оставляя нетронутыми границы и предрассудки, еще больше усиливали взаимонепроницаемость, существующую между всеми этими людьми, которые перекрещивали свои пути, сидели в одних и тех же клубных креслах, на тех же диванах с меняющейся геометрией, но взаимно друг друга игнорировали и едва друг друга замечали.

По правде сказать, все это хроматическое движение, эта круговерть, которые Тобиасу показались бы бессмысленными, — если бы, разумеется, он не придумал какого-нибудь способа извлечь из них выгоду, — представляли собой зрелище одновременно и удручающее, и тонизирующее. Конечно, с бесконечными путешествиями, предполагающими неизбежные временные паузы и каталогизированные очарования, а вечером, в отеле, после изнурительного дня, стереотипную, одну и ту же на всех широтах провинциальную болтовню, навсегда покончено.

Всех этих людей, устремлявшихся в погоню за каким-нибудь миражем, казалось на протяжении всего маршрута повелительной рукой рассчитанного и превратившегося в предлог для всяких пересадок, перемен кухни и жилья, увлекали за собой некие движущиеся поручни, причем им самим с трудом удавалось скрывать — достаточно было послушать их жалобы, их препирательства, — что путешествие нагоняет на них величайшую тоску и используется ими лишь в качестве алиби для того, чтобы оправдать их невозможность оставаться дома.

В этом отношении «Каир-Ласнер-Эггер», каким его видел теперь Арам, отвечал подобным, по-прежнему актуальным, требованиям, но уже сейчас можно было предугадать наступление иных времен, когда грядущим особям странствующей расы надоест, что их таким вот образом передвигают, отдают на съедение комарам, амебам, грабят, делают посмешищем, и они больше не захотят вызывать ненависть и презрение местного населения своей демонстрацией сугубо показной роскоши.

Еще никогда происходившие перемены не поражали его до такой степени. Перемены обнаруживались не столько на уровне качества либо отсутствия качества обслуживания, сколько в самой концепции — можно даже сказать, государственной концепции — нового чудовища. По существу, речь шла о чем-то вроде географического образования, единственным неизменным достоинством которого, — с того момента, как пересекаешь его порог, — является постоянная во все времена года температура. Климат, неподвластный климату. Население, не являющееся частью населения. Реальность, находящаяся за рамками какой бы то ни было реальности. Это был уже не отель, а институт, нечто вроде государства в государстве, со своей валютой, своим казино, своими крупье, своими обменными бюро, своей внутренней и внешней торговлей, своим бюджетным балансом… И можно было предположить, что здесь меняется больше денег, — хотя бы на уровне тайных сделок, осуществляемых в былых королевских номерах, — чем во всех вместе взятых рассредоточенных по городу номенклатурных ресторанах, плавучих night-clubs,[77] министерствах и трактирах. Однако самым интересным было то, что, не составляя единого целого с потоком, люди, не имеющие между собой ничего общего, никаких других уз родства, кроме абсолютной непохожести друг на друга, оказывались тем не менее вовлеченными в него, и для них такое движение, такое вот блуждание от одной точки к другой внутри этого успокоительного пространства представляло наивысшую роскошь, самое полное удовлетворение, какие только им могут быть даны.