Рабочие этого корпуса восстанавливали высушенные трупы, утратившие былой объем, набивая их соломой и тряпьем, дабы придать им подобающую форму. Обработка едким натром радикально изменяла тело. Хотя кристаллы натра были похожи на соль, их свойства давали противоположный эффект: если засолка сохраняла жиры, то покрытие едким натром превращало жир в жидкое мыло, которое легко стекало. Едкий натр поглощал избыток воды, содержащийся в тканях тела, за время от двух до шести недель в зависимости от влажности воздуха. В результате оставалась потемневшая, скукоженная, лишенная мускулов оболочка, совсем плоская в области живота с изъятыми внутренностями. Бальзамировщики пропитывали ее мазями, чтобы немного размягчить, затем придавали ей форму набивкой, и наконец в соседней мастерской ее раскрашивали и наносили тонкий защитный слой смолы.
Для меня такая работа оказалась наименее тяжкой. На этой стадии останки больше напоминали странных кукол из дубленой кожи, чем людей. Их принадлежность к роду человеческому становилась отвлеченной. И я с усердием придавал им человекоподобные формы.
Так я трудился день за днем, заходя то и дело проверить, что о Фефи заботятся должным образом, согласно избранному и оплаченному ее дочерьми прейскуранту. Сработала ли моя протекция? Я убедился, что из ее тела тщательно извлекли органы, которые затем были мумифицированы и выставлены возле ее тела в четырех сосудах. Осторожно и неторопливо изъяли мозг, не повредив ее хорошенький носик, – дело редкое, ведь процесс децеребрации при многократном возвратно-поступательном движении крючка в черепной коробке обычно разрушал носовую кость и глазницы. Ее сердце, главное вместилище настоящей и грядущей жизни, сохранилось нетронутым и покоилось на своем месте[34]. Теперь она, обработанная едким натром, хранилась в сушильне и проходила испытание обезвоживанием. Хотя бы в ее случае процесс мумифицирования шел по канону.
Что делать с моими открытиями в отношении прочих покойников? Кому сообщить о множестве нарушений? С Мастером Найма, у которого явно рыльце в пушку, говорить бесполезно. Под маской порядочности скрывался отъявленный пройдоха, изобретший систему обогащения. Хранитель Божественной печати, не иначе, тоже в доле? И почему бы не Имхотеп? Последнее допущение было тем более вероятным, если за его личиной прячется Дерек: циничная, извращенная организация Дома Вечности была на него похожа, мой сводный брат всегда проявлял бессовестное корыстолюбие.
Я еще раз задумался о своих целях: я остаюсь в этих стенах для свершения правосудия или ради своего расследования? Соучаствовать в злодеяниях я не хотел, а надеялся предать их огласке, но выманить из норы Дерека и избавиться от него оставалось единственным стимулом моей разведки.
И пока я околачивался среди этих людей, многие из которых были изрядными мерзавцами, я подолгу с ними беседовал и добывал новые сведения. Имхотеп никогда не появлялся без маски Анубиса, при этом иногда напрямую участвовал в жизни сообщества: в случае проблем с персоналом ему приводили раненых, больных и умирающих. Случалось, приводили ему и воскресшего покойника – разумеется, он и не умирал вовсе, – и одну усопшую, которая взвыла, когда подмастерье поиграл с ее грудью, – рабочие уверяли, что шалун передал ей свой пыл, вот мертвая и очнулась.
– И что потом? – спросил я.
– Потом ничего. Они все-таки помирали. Снова попадали в первый корпус.
Здешние работники считали эти эпизоды проявлением мягкости Имхотепа: он считал своим долгом спасать жизни, «но если боги постановили, что это конец, значит это конец», уточняли они.
Такой альтруизм меньше соответствовал Дереку, разве что – мне было стыдно выдвигать это предположение, – разве что он культивировал извращенный вкус к боли и страданию. И не поддался ли он желанию подглядывать за смертью, задумав этот Дом Вечности?
Мастер Найма в сопровождении руководителя работ очистного корпуса вкрадчиво юлил вокруг меня: его недоверие ко мне нарастало. Его беспокоило, что я располагаю компрометирующими сведениями и вскоре пойму, как все обстоит на самом деле. Хотя его непрестанная слежка побуждала меня к осмотрительности, я продолжал выспрашивать своих сослуживцев. В итоге я узнал, что, помимо флигеля, где он обычно таится, Имхотеп захаживает в примыкавший к складу подвал, где хранилось сырье для изготовления смол, бальзамов, масел и мазей. Там он время от времени собственноручно брал образцы ингредиентов.
Как-то вечером я решился туда проникнуть. Охранников на входе я угостил кружкой пива, которое, по уже обкатанной мною практике, я обогатил снотворным порошком, а когда они стали зевать и наконец уснули, я проник на склад.
В помещении была кромешная тьма. Пока глаза привыкали, я извлек из рожка тлеющий уголек – я запасся заранее, – и красноватое сияние позволило немного оглядеться. Я подобрался к округлой потайной дверце, под которой краснела полоска света: значит, Имхотеп работал в своем логове.