Темное пророчество

А я думал, что лимерик Додоны — это плохо. Но полный шекспировский сонет, выполненный пятистопным ямбом с перекрёстной рифмовкой и завершаемый двухстрочием? Такой ужас мог явиться только из пещеры Трофония.

Я вспомнил мои многочисленные споры с Уильямом Шекспиром.

«Билл, — говорил я. — Никому не понравится такая поэзия! Ту-ДУМ, ту-ДУМ, ту-ДУМ, ту-ДУМ, ту-ДУМ. Что это вообще за ритм такой?»

Ведь в жизни так никто не говорит!

Хммм… А ведь то, что я только что сказал, выполнено ямбом. Эта штука заразная. Блин!

Талия повесила лук на плечо:

— Это всё один стих? Но у него ведь четыре разные части.

— Да, — согласился я. — В форме сонета даются только самые сложные пророчества, состоящие из множества частей. И боюсь, ни одна из них не сулит ничего хорошего…

Мэг всхрапнула.

— Но проанализируем наш приговор позже. Нужно дать Мэг отдохнуть.

Моё тело выбрало именно этот момент, чтобы сдаться. Я требовал от него слишком многого, и теперь оно взбунтовалось, рухнув на бок, а Мэг повалилась сверху. Наши друзья рванулись к нам. Я ощутил, как меня мягко подняли, и вяло гадал, был ли это персикосёрфинг или это Зевс призвал меня на небеса.

Затем я увидел лицо Джозефины, нависавшее надо мной, как головы президентов на горе Рашмор, пока она несла меня по коридору.

— Этого в лазарет, — сказала она кому-то шедшему рядом. — А потом… Фуу. Ему определённо нужна ванна.

Несколько часов сна без сновидений, затем пузырьковая ванна.

Это не гора Олимп, друзья мои, но что-то весьма близкое.

Ближе к вечеру я был одет в чистую одежду, не холодную и не пахнувшую пещерными экскрементами. Мой живот был заполнен мёдом и свежеиспечённым хлебом. Я слонялся по Вэйстейшн, помогая, где мог. Полезно быть занятым, это не давало мне думать слишком много о строках Тёмного Пророчества.

Мэг с комфортом расположилась в гостевой комнате, бдительно охраняемая Персиком, Персиком и ещё одним Персиком.

Охотницы Артемиды ухаживали за ранеными, коих было так много, что Вэйстейшн пришлось удвоить размер лазарета. Снаружи слониха Ливия помогала с уборкой, передвигая сломанный транспорт и обломки. Лео и Джози всю вторую половину дня собирали части Фестуса, которого, как мне рассказали, Коммод собственноручно разорвал голыми руками. К счастью, Лео считал это скорее неудобством, чем трагедией.

— Эй, друг, — сказал он мне, когда я пришёл с соболезнованиями. — Я легко соберу его обратно. Я смоделировал его так, что он теперь как набор Лего, сделанный для быстрой сборки.

Он вернулся к Джозефине, краном пытавшейся достать заднюю левую лапу Фестуса из колокольни Юнион Стейшн.

Калипсо, благодаря приливу воздушной магии, призвала достаточно духов ветра, чтобы восстановить окно-розу, и сразу же после этого рухнула от усилий.

Сссссара, Джимми и Талия Грейс прочесали окрестные улицы в поисках Коммода, но император просто исчез. Я вспомнил о том, как спас Гемитею и Парфенос, когда они спрыгнули с обрыва, превратив их в свет. Могло ли недобожество вроде Коммода сотворить с собой что-то подобное? Как бы то ни было, у меня оставалось чувство, что это была не последняя наша встреча со старым добрым Новым Геркулесом.

На закате меня попросили присоединиться к маленькой семейной панихиде по Элоизе. Чтобы почтить её память, пришли бы все обитатели Вэйстейшн, но Эмми объяснила, что большая толпа ещё больше расстроит Абеляра. Пока Хантер Ковальски охраняла яйцо в курятнике (куда перед битвой оно было перемещено для сохранности), я стоял с Эмми, Джозефиной, Джорджи и Калипсо на крыше. Абеляр, скорбящий вдовец, молча наблюдал, как мы с Калипсо — почётные родственники после освободительной миссии в зоопарке — мягко уложили тело Элоизы на свежую клумбу в саду.

После смерти грифоны становятся удивительно лёгкими. Когда дух улетает, их тела высыхают, остаются только шерсть, перья и кости. Мы отступили, когда Абеляр подошёл к телу своей подруги. Он взъерошил её крылья, в последний раз мягко приложил свой клюв к оперению у неё на шее, запрокинул голову и издал пронизывающий крик — зов, говорящий: «Я здесь. Но где же ты?», а затем рванулся в небо и исчез в низких серых облаках. Тело Элоизы рассыпалось в пыль.

— Мы посадим здесь кошачью мяту, — Эмми вытерла слезу с щеки. — Элоизе нравилась кошачья мята.

Калипсо протёрла глаза рукавом:

— Звучит чудесно. Куда отправился Абеляр?

Джозефина оглядела облака:

— Он вернётся. Ему нужно время. Пройдёт ещё несколько недель, прежде чем яйцо проклюнется. Мы присмотрим за ним.

От мысли об одиноких Абеляре и яйце мне стало невыразимо грустно, но всё же я знал, что здесь, в Вэйстейшн, у них есть самая любящая расширенная семья, о которой можно мечтать.

На протяжении короткой церемонии Джорджина опасливо проедала меня взглядом, теребя что-то в руках. Кукла? Я не особо обратил внимание. А теперь Джозефина похлопала дочь по спине.

— Всё хорошо, малышка, — заверила она её. — Давай.

Джорджина прошаркала ко мне. На ней была надета чистая спецовка, смотревшаяся на ней намного лучше, чем на Лео. Свежевымытые коричневые волосы выглядели пушистее, а лицо — розовее.