– Хорошо. Я приду на бал и проведу коронацию – но при двух условиях. Во-первых, я произнесу речь. Во-вторых, мои друзья из Сатандры будут также приглашены.
Без Люсифера мне этот вечер было точно не пережить. Наверное, слишком самовлюбленно с моей стороны было настаивать также на присутствии Астры и Леннокса, – тем более что я и сама не знала, захотят ли они приехать, – но я нуждалась в обществе. Может быть, сегодня вечером мне удастся на несколько часов полностью снять маску, не думая о погибших родных, – но для этого мне нужно было иметь рядом несколько верных друзей и много-много алкоголя.
Тесса на мгновение нахмурилась, но затем покорно кивнула.
– Швея сошьет тебе подходящее платье. Мне бы хотелось, чтобы этот вечер оказался как можно более беззаботным. Это бал, а не поминальная служба, – многозначительно добавила она – и умчалась.
Я вздохнула. Теперь и у меня оказалось много дел. Мне нужно было передать приглашение Люсиферу, Астре и Ленноксу, попросить Мадлен привести меня в порядок и подготовить свою речь.
Но все это могло подождать. Прежде всего мне нужно было хоть что-нибудь съесть.
Дело близилось к шести вечера, и я уже полчаса валялась в ванне, наполненной горячей водой. В воздухе клубился пар, и большое зеркало над тазиком для умывания, формой напоминавшим раковину, уже некоторое время запотевало. Запах различных масел, которые Мадлен капнула в воду, кружил мне голову, а лепестки красных роз, плывущие по воде, ложились на мои влажные волосы.
Большую часть дня я ела и думала. Не доверяя желудку, который не мог удержать слишком много еды за один раз, я ела понемногу, но зато чаще обычного.
После полудня я почувствовала необходимость выйти на свежий воздух – и, сев на скамейку в парке, написала приглашения на бал Люсиферу, Астре и Ленноксу. Хотя я и старалась не выдать всю глубину своего отчаяния, мне несколько раз пришлось указать, что я не приму
Отослав наконец приглашения с почтовым голубем, я приступила к сочинению своей речи. Когда после одиннадцати попыток и множества скомканных листов бумаги я все еще не знала, что собираюсь сказать, Мадлен наконец обнаружила меня в парке и загнала в ванну.
Даже сейчас, расслабляясь в благоухающей воде, я все еще думала, что же я скажу жителям Лунарии. Теперь оставалось только надеяться, что этот вечер не закончился настоящей катастрофой.
Прежде чем я еще глубже погрузилась в пучину тяжелых мыслей, вошла моя камеристка.
– Теперь ты достаточно распарила кожу. Вылезай! – приказала она, протягивая мне полотенце.
– Слушаю и повинуюсь! – усмехнулась я, вылезая.
Мадлен была милой, сдержанной девушкой, всегда делавшей то, о чем я ее просила – но, когда дело касалось моей внешности, она становилась даже более упрямой, чем самый строгий офицер лунарийской армии. Она не потерпела бы никаких возражений – и, как мне ни хотелось полежать еще немного в теплой воде, пришлось подчиниться.
Пока я закутывалась в полотенце, Мадлен вытирала мне волосы. Затем она намазала мне лицо и тело маслами и кремами, пока кожа не стала бархатистой. Протянув мне наконец белый халат, она провела меня в комнату. Я села на стул, и моя камеристка подвезла небольшую тележку, полную баночек, блесток, гребней, ювелирных украшений и прочих безделушек.
– Это что, действительно необходимо? – застонав, плаксиво протянула я, глядя на бесконечный ряд ожерелий, браслетов и сережек, украшенных драгоценными камнями.
– Поверь мне, когда я закончу, ты себя не узнаешь, – прощебетала Мадлен и строго добавила: – А теперь закрой глаза и не открывай их, пока я не скажу!
Я фыркнула, но сделала то, о чем она меня просила.
Сначала Мадлен занялась моим лицом. Я чувствовала, как она проводила пальцами или щекочущей кисточкой по векам, щекам и губам. Затем она взялась за мои непослушные черные пряди, которые сначала расчесала, а затем заколола зажимами и гребнями.
Теперь настало время одеться. Я не открывала глаз, пока камеристка помогала мне влезть в бальное платье. Ткань, приятно прохладная и легкая на ощупь, была полной противоположностью той, жутко перекручивающейся, белой ткани, считавшейся во дворце особенно модной. Я надеялась, что Тесса наконец отменит эту ужасную традицию одеваться во все белое.
Наконец Мадлен подтолкнула меня к большому зеркалу рядом с кроватью и торжественно объявила:
– Теперь можешь смотреть.
Первое, что бросилось мне в глаза, был цвет платья. Оно было алым. Роскошное платье из алого шелка.
Я ожидала от платья какого угодно цвета: темно-синего, светло-желтого, розового, белого, а может быть, даже черного – но уж точно не алого.
У меня буквально отвисла челюсть. Краем глаза я заметила, как Мадлен хихикает, стоя рядом со мной.
Этот алый цвет…
Он был совершенно особенным. Неописуемым. К нему было сложно подобрать подходящие эпитеты.