Накал эмоций спал, оставив меня опустошенной и неуверенной. Когда я покачнулась, он сунул пистолет обратно за пояс, обнял меня за талию и поднял. Этот человек без угрызений совести мог застрелить любимого Пушка пожилой дамы, и все же в его объятиях я чувствовала себя комфортно.
Дрожь пробежала по мне, мое замерзшее тело впитывало его тепло.
– Я буду ненавидеть тебя вечно, если ты причинишь ему боль, – оглушенно сказала я.
– Ты слишком драматизируешь для утра вторника.
От его слов пришло неловкое понимание того, что все смотрят на нас. Накатил легкий стыд, я уткнулась лицом в шею Ронана и пробормотала:
– Это был отличный монолог.
– Достойный «Оскара», – ответил он с оттенком скупого юмора. – Почти обморок был очень убедителен.
Когда мы вошли в дом, он сказал что-то Юлии на пути в столовую, где поставил меня на ноги.
Он протянул руку.
– Дай посмотреть.
Зная, о чем он просит, я, защищаясь, поднесла руку к груди.
– Правда, не все так плохо.
– Значит, дай мне, черт возьми, посмотреть.
Я вздохнула и повиновалась. Взгляд Ронана на рану заставил ее пульсировать, и я закусила губу, чтобы не поморщиться, прежде чем сказать:
– Полагаю, у вас нет пластыря?
Темный напряженный взгляд Ронана на секунду встретился с моим.
– Тебе нужно наложить швы.
От этой мысли живот скрутило. Я уже была на волосок от обморока, боль от иглы, пронзающей кожу, несомненно, обеспечила бы его.
– Я хочу услышать второе мнение, – сказал я, как будто только что узнала у врача дурные вести.
Он сухо посмотрел на меня и, когда Юлия вошла в комнату с аптечкой в руках, сказал ей что-то по-русски. Она даже не взглянула на мою руку, прежде чем объявить:
– Вам нужны швы,
Я зло взглянула на Ронана.
– Сядь, – потребовал он.
Я плюхнулась на стул.
Следующей к вечеринке присоединилась Полина. Она бросила любопытствующий взгляд на мое запястье, как будто это было самое интересное, что случилось за утро. Я нечасто видела кухарку, но ее выкрики по-русски после звона кастрюль и сковородок были обычным делом.
Когда она поставила передо мной полную тарелку, мой желудок громко заурчал. Я умирала с голоду, но во мне было достаточно упрямства. Я поблагодарила Полину, но к еде не притронулась.
Издав разочарованный звук, Ронан схватил мое лицо и повернул к себе.
– Ты съешь все до крошки с этой чертовой тарелки.
Я встретилась с ним взглядом.
– Съем, если пообещаешь, что ничего не сделаешь Хаосу.
– Я не обязан ничего тебе обещать.
Что-то подсказывало, что он нечасто разбрасывался обещаниями, и если я добьюсь хоть одного, он это обещание выполнит.
– Ты не обязан, – тихо сказала я. – Я прошу.
Прошла долгая секунда, его желваки задумчиво ходили под скулами. Он был так близко, что его глаза мерцали темно-синим. Я всегда считала его безумно красивым, но теперь это зрелище поразило меня, словно удар в грудь, разлив тепло по всему телу. Одно лишь властное прикосновение его руки к моему лицу вызвало горячую волну в крови, скользнувшую ниже, вызвав болезненные ощущения между ног. Мои губы приоткрылись, и его взгляд опустился на них, прежде чем снова подняться к глазам.
– Твоя голодовка окончена, – хрипло сказал он и подождал моего ответа. Я кивнула, в груди стало легче от осознания того, что он общается со мной. Его большой палец коснулся моей щеки, тело жаждало ласки на губах, которые покалывало от предчувствия.
– Ты позволишь Юлии наложить швы без единой жалобы, – продолжил он.
Не в силах вздохнуть, я кивнула.
– И если снова увижу тебя рядом с Хаосом, – его хватка стала сильнее, – даже реки слез его не спасут. Ты меня поняла?
Я поджала губы, это условие мне понравилось меньше всего. Хотя держаться подальше от Хаоса было лучшей альтернативой. Когда я кивнула, его рука соскользнула с моего лица, оставив горячий след. Я хотела словесного обещания, но хитрого взгляда было более чем достаточно.
Я только что пошла на сделку с
Мое сердце сжималось от всевозможных наивных предположений: может быть, это обещание откроет возможность следующего, может быть, где-то глубоко под скорлупой Ронана лежит чудесная шоколадная начинка, может быть, я нашла его спасительное милосердие.
Хотя все мои надежды пошли прахом, когда он закончил, бросив на прощание:
– И никогда, мать твою, не смей перечить мне перед моими людьми.
Глава тридцать пятая
kilig (сущ.) – бабочки в животе
Татуированные пальцы скользнули вниз по моим ногам, и шероховатость его рук оставила после себя мурашки. У меня перехватило дыхание, когда он раздвинул мои бедра. Моя кожа была такой чувствительной, что я отзывалась на малейшее прикосновение. Его губы скользнули вниз по моей шее, посасывая и покусывая, прокладывая дорожку к моей груди. Пустота пульсировала в низу живота, умоляя о заполненности и движении.
Глухой удар погасил пламя внутри меня как свечу. Мои глаза резко открылись, чтобы увидеть, как книга упала у меня с колен. Я прерывисто вдохнула и с чувством отвращения к безнравственным грезам, засасывавшим меня, встала с подоконника и принялась мерять шагами комнату.