Слезы скатывались по щеке время от времени, пока я наблюдала за тем, как за окном машины снег превращается в грязь. Я вытирала их, зная, что если позволю им течь, они никогда не прекратятся.
Ронан был неестественно тих, пробегал пальцем по нижней губе и наблюдал за проплывающем мимо пейзажем. Я задавалась вопросом, волнует ли его, что он разрушает мою жизнь, убивая отца. Поступки моего отца могут быть бессовестными и непростительными, но Ронан не был судьей и присяжным. Я задавалась вопросом, волнует ли Ронана, что это будет последний раз, когда он меня видит. Из-за его безразличия я не могла поверить, что он вообще думает обо мне.
Может, я была лишь мимолетным развлечением. Столько неуверенности и страхов сеяли хаос в моем сознании. В этом состоянии ничто не имело смысла – грудь сжимало от ужаса при мысли, что будет, когда машина остановится.
Чтобы отвлечься от этих мыслей, я спросила:
– Мой папа все еще женат?
–
– Какая она?
– Насколько я помню, у нее агорафобия и кокаиновая зависимость, – ответил Ронан, не глядя на меня.
О. Звучало мило. Хотя, может, ее тоже травмировал образ жизни моего папы.
– Сколько у меня братьев и сестер? – продолжила я.
– Три брата.
– Они будут там сегодня?
– Адриан и Дмитрий – вероятно. Митя в тюрьме.
Когда я представляла, что у меня будет семья, мне и в голову не приходило, что они будут мафиози. Я подумала, что мне следовало снизить уровень ожидания, думая о волшебных семейных рождественских праздниках. Я сама себя сглазила.
Ронан обменялся с Альбертом русскими фразами. Я уловила лишь мельчайшие обрывки разговора, но по их серьезному тону понимала, что они обсуждали детали сделки. Я подумала, что все, должно быть, довольно просто. Обменять меня на папу. Хотя, чем больше они говорили, будто готовились к худшему, тем сильнее леденела у меня кровь.
Мы свернули с дороги на пустой участок земли, занятый парой потрепанных сараев. Две черные машины были припаркованы на дальней стороне участка, их дворники двигались взад и вперед. Мое сердце бешено заколотилось в груди, когда под шинами захлюпала грязь.
Когда мы остановились, Ронан наконец повернулся ко мне. Он расстегнул молнию на моей шубе и сунул во внутренний карман пачку денег. Включив мой телефон, он протянул его мне. Я безмятежно наблюдала, как он застегивает на мне молнию, будто я ребенок.
Он ничего не сказал, и боль, разрывающая грудь, пересилила все остальные страхи. Прежде чем он успел открыть дверь, боль, идущая из сердца, сорвалась с губ отчаянным вздохом.
–
Положив пальцы на ручку двери, Ронан смотрел на меня долгую секунду. Я практически видела, как на поверхность его глаз поднимается
Когда он не ответил, в горле у меня встал ком. Он должен был ответить что-нибудь. Он должен был дать мне знать, что это…
– Разве ты не попрощаешься?
–
Грубая подушечка большого пальца стерла слезу.
–
Затем он открыл дверь и вышел, жестом пригласив следовать за ним. Я сделала это без единого слова, мысли слишком путались, чтобы я могла размышлять над тем, что он сказал. Я оставалась рядом с Ронаном, когда двери захлопнулись и вышли мужчины.
Я знала, что Виктор вел другую машину, которая следовала за нами. Я надеялась, что это просто мера предосторожности, а не знак того, что мы пришли воевать. В своей ярко-желтой шубе я бы стала легкой мишенью.
Шестеро мужчин стояли напротив. Папа и Иван в центре. На папе был серый твидовый костюм, который я купила в прошлом году. Серебро в волосах было более заметно, чем мне помнилось, но, казалось, больше ничего не изменилось. Он все еще был похож на папу, которого я всегда знала и любила.
Хотя, когда мой взгляд встретился с его взглядом, в голове пронесся образ замученного мальчика. Затем безликие девушки, которыми он торговал. И воспоминание о матери, лежащей мертвой на полу нашей библиотеки.
–
Правда заключалась в том, что мое сердце оплакивало папу с тех самых пор, как я была той маленькой девочкой. Я оплакивала отца, каким хотела его видеть. Я оплакивала любовь, которая была мне нужна. И теперь мне приходилось оплакивать его смерть.
Ветер свистел в сараях, а дождь капал на землю. Грязь отделила нас от людей, которые должны были быть моей семьей. От тех, которые должны были спасти меня из лап