Темное искушение

Я был уверен, что она все равно не будет мне рада, а я никогда ни о чем не просил в своей жизни – даже ребенком, живя на улице. Я просто брал то, что хотел. К сожалению, Мила не была пригоршней рублей или буханкой хлеба. У нее просто обязаны были быть чувства и какая-то вудуистская власть надо мной, не позволявшая мне причинять ей боль… даже эмоциональную.

Я никогда не стану просить.

Но уже не в первый раз мне хотелось этого.

Я заснул с мыслью о том, что увижу Милу на улице. Просто возьму ее на руки и отнесу домой, в свою русскую крепость, где буду с рук кормить гранатовыми зернышками, чтобы она никогда не смогла уйти.

Меня разбудило легкое движение на матрасе. Я знал, кто это. Тяжесть в груди ослабла, когда Мила скользнула в постель рядом со мной и положила руку мне на грудь, а голову на плечо.

Моя идеальная маленькая мученица, лежащая в руках палача своего отца. У меня была работа, которую требовалось сделать, а она была шахматной фигурой, которую нужно было использовать.

Проблема была в том… что я не думал, что смогу ее когда-нибудь использовать.

Глава сорок пятая

quatervois (сущ.) – перекресток

Мила

Я сгорала в адском пламени. Было лишь одно объяснение жару, пожиравшему изнутри. Хотя ад не должен был быть таким манящим… или пахнуть русским лесом… или подходить так же хорошо, как Armani.

Хотя в нем был аромат крови.

Я зажмурилась от солнечного света, льющегося в окно. Яркий утренний свет заслоняло лишь тело Ронана, конечно же, оно было воплощением адского пламени.

Я прижималась лицом к его груди и была почти уверена, что на моей щеке останется немного засохшей крови священника. Это должно было стать последней соломинкой в этом ненормальном тет-а-тете, но откуда-то я знала, что убитый был по-настоящему дерьмовым священником.

Одну ногу я переплела с ногой Ронана и медленно задыхалась под его тяжелым бедром, мертвым весом руки, обнявшей меня, и всем этим жаром. Это было блаженством.

Мне никогда не нравился мой рост, хотя это было до того, как я осознала, что будь я хоть чуточку меньше, не смогла бы почувствовать столько сантиметров своего мужчины за раз. Близость гудела в крови, заполняя глубоко укоренившуюся пустоту в сердце.

– Ты сейчас кажешься довольно прилипчивой, котенок. – Слова звучали грубо, устало и так сексуально.

– Это ты держишь меня крепче, чем любимую мягкую игрушку, – парировала я.

– У меня нет любимых. – Легкий намек на юмор прозвучал в его словах. – Я их все люблю одинаково.

Мой смех превратился в «ох!», когда маленький человечек прыгнул на меня, выбив воздух из легких.

– Дядя! Дядя! – Маленькая девочка прыгала на мне, как на трамплине, пока Ронан не посадил ее себе на грудь. Свою покрытую кровью грудь. На нем, может, и были брюки, а на мне – его футболка, но зрелище все равно оставалось недетским. Она то ли не заметила его раненую руку и кровь, то ли просто не придала этому значения. Судя по тому, что я узнала о ней во время нашей первой встречи, я склонялась к последнему.

– Моя непослушная племянница, – хохотнул Ронан, щекоча девочку за бока. Она захихикала, ее темные косички запрыгали. На ней, словно платье, была надета футболка, на этот раз с изображением Смерти, и длинные гольфы с котятами.

Я прислонилась к спинке кровати и наблюдала за ними с чувством благоговения. Это была другая сторона Ронана, которую я не видела, и вынуждена была признать, что эта часть его была… той, которую я, несомненно, любила. Я поняла это прошлой ночью. Его руки в моих волосах, вкус у меня во рту, взгляд. Я едва не сказала это в тот момент… Я почти позволила сорваться трем словам, но что-то остановило их.

Я любила его.

Я не могла любить его.

Так что я заставила чувства остаться во мне, где им и место, а не вырываться туда, куда не нужно.

– Остановись! – взвизгнула девочка сквозь мучительный смех, пока Ронан щекотал ее пятки. Он понюхал их и, сморщив нос, притворился, будто они плохо пахнут. Она едва могла дышать от смеха.

Я никогда особо не думала о детях, но вид дяди и племянницы наполнил грудь теплой тоской. Хотя это чувство пропало, когда я вспомнила, что этот счастливый момент когда-нибудь станет просто воспоминанием, и мои дети никогда не будут детьми Ронана.

Когда пытка щекоткой прекратилась, девочка отдышалась и обернулась посмотреть на меня. Ее темный взгляд был полон осуждения. И, может быть, ревности.

– Дядя, если она не Сатана, то кто она?

Ронан бросил на меня взгляд, в глазах его чувствовался намек на веселье.

– Она моя горничная.

Я покачала головой с улыбкой.

Девочка нахмурилась.

– Почему она в твоей постели?

– Пытается застелить постель, но я отказываюсь вставать, а она слишком слабая, чтобы меня сдвинуть.

Она захихикала над дядей.

– Ты ленивый.

– Лениво-красивый.

Он подмигнул ей.

Девочка повернулась ко мне и объявила:

– Папа может его передвинуть. – Подумав, она надула губы. – Забудь.

– Почему? – весело спросил Ронан. – Это имеет какое-то отношение к его телефону в твоей руке?