Темное искушение

— Ты влажная, kotyonok, — проворчал я. — И все это из-за того, что ты просто делала мне минет?

— Da.

Мне захотелось улыбнуться. Мне нравилось слышать Русский язык из ее уст больше, чем следовало бы. Раздвинув ее большими пальцами, я слегка лизнул и пососал ее влагалище, что заставило ее задрожать.

— Черт, — выдохнула она.

Я грубо усмехнулся.

— Я думаю, что плохо влияю на тебя.

Ее рука нашла опору в моих волосах, и она прижалась к моему лицу, взвизгнув, когда я прикусил ее бедро за то, что она была нетерпелива. Она вздохнула, когда я лизнул больное место языком. Затем вернулся к ее киске, втягивая каждую губу в свой рот, выпуская их с легким прикосновением зубов. Ее лоб со стоном упал на подлокотник дивана.

— Ронан, я собираюсь кончить.

— Господи, девушка, — прохрипел я. — Я еще даже алфавит проговаривать не начал.

— Без понятия, что это, но точно знаю, что я не нуждаюсь в уроке алфавита прямо сейчас.

Я подавил смех.

— Начнем с А.

Она застонала от отчаяния.

— Ронан, нет… — остальное было прервано хриплым стоном, который разбудил бы и мертвого.

И, наверное, Юлю. Даже плотские звуки Милы звучали невинно. Сексуально, женственно и идеально. Я никогда не выкину их из головы.

Я нарисовал букву Б на ее клиторе языком, прежде чем переключиться на букву В. Ее бедра дрожали, пока она выдавала бессвязные стоны. Она была так близко, что я пососал ее клитор сильнее, и она разбилась вдребезги. Я скользнул пальцами внутрь нее, просто чтобы почувствовать горячие пульсации, но вышел только после того, как они прекратились. Она тяжело дышала, спускаясь с высоты.

Внезапный стук в дверь заставил Милу упасть с дивана. Я не смог сдержать смешок. Я знал, что эти вещи джентльменов не для меня. Увидев в дверях Кирилла, я натянул трусы на член. Доктор стоял с портфелем в руке и выражением глубокого разочарования на лице.

По-видимому, он был с WebMD на этом.

— Он заставил меня это сделать! — выпалила Мила со своего места на полу.

— U neye ovulyatsiya,[111] — объяснил я. — Ona prakticheski iznasilovala menya.[112]

Глаза Кирилла недоверчиво сузились.

— I ty ne mog ot ne’ye otbit’sa.[113]

Я улыбнулся.

— Ona sil’neye, chem kazhetsya.[114]

Мила поднялась на ноги и впилась в меня взглядом.

— Овуляция? Это у тебя овуляция, если хочешь знать мое мнение.

Я рассмеялся. Она, должно быть, не поняла «изнасилования» в разговоре, иначе ей было бы что сказать. Мое веселье ушло в пятки, когда я вспомнил, что на ней ничего, кроме моей рубашки.

Мой взгляд стал жестче.

— Иди и надень чертовы штаны, Мила.

Она не обратила на меня внимания. Прямо-таки проигнорировала. Если она думает, что огнестрельное ранение сделало меня таким пассивным, что я бы не потащил ее задницу наверх, она ошибается. Но ее слова на мгновение остановили меня.

— С ним все будет в порядке? — спросила она.

Доктор понимал по Английски, но, к сожалению, не мог перевести для ответа.

— Yesli odin vystrel v ruku ub’yet yego, ya razvedus’ s lyubimoy zhenoy i trakhnu izvestnuyu shlyukhu s vich. Potom pereyedu v sibir’ i budu vyrashchivat’ repu, poka ne umru.[115]

Я громко рассмеялся.

Мила нахмурилась.

— Значит, нет?

— Он сказал, что если один выстрел в руку убьет меня, он разведется со своей любимой женой и трахнет известную шлюху, заражённую ВИЧ. Потом уедет в Сибирь и будет выращивать репу, пока не умрет.

Она закусила губу, скрывая улыбку.

— Он тоже думает, что ты бессмертен.

Я хотел улыбнуться в ответ, но не стал. Я избежал многих смертей. Когда я был моложе, я думал, что даже смерть не хочет меня. Теперь, пробиваясь из морозной Москвы, я обрел железную стойкость к жизни.

— Nyet, kotyonok.[116] Он видел меня в гораздо худшем состоянии, чем сейчас.

Она сглотнула, когда ее глаза скользнули вниз по моей груди, будто она видела шрамы в первый раз. Некоторые следы были длинными и тонкими от контрабандных лезвий за решеткой. Несколько из них были круглыми от выстрелов — один в бок, один в спину, один теперь в руку, и еще один в сантиметре от сердца, которое было шрамом, по которому Мила провела пальцами. Прикосновение заставило мою кожу покрыться мурашками, но тем не менее было теплым.

— Кто? — спросила она дрожащим голосом.

Я знал, что она спрашивает. Кто стрелял в меня — кто чуть не убил меня. Но что-то во мне восставал против того, чтобы сказать ей правду. Мила хотела жить в блестящем пузыре. В пузыре, в котором можно было бы выкупить ее отца. В пузыре, где его персонаж выглядел немного темным, но тем не менее блестящим.

Она может многое узнать о том, как он вел дела, когда был мертв. Что он похищал девушек моложе ее и отправлял их в секс-индустрию. Ее пузырь должен был когда-нибудь лопнуть, но я не мог стать тем, кто это сделает.

Я улыбнулся и солгал:

— Никто из тех, кого ты знаешь.