Темное искушение

— Семнадцать.

— Malen’kaya lgunishka…[106] — глаза его сузились. — Семнадцать, и ни один не смог довести тебя до оргазма?

— Сколько девушек у тебя было? — рявкнула я. — Уверена, что я должна заниматься сексом каждый день в течение десяти лет, чтобы соответствовать твоему числу.

Он улыбнулся.

— Три тысячи шестьсот пятьдесят два это сумма, на которую я мог бы только надеяться, если учесть високосные дни. Если нет, то минус два, и у меня будет шанс получше.

Он что, только что подсчитал в уме? Боже, это… горячо.

— Я верю в тебя, — сказала я ему. — Но будь осторожен. Одна из них может в конечном итоге что-то значить для тебя.

Слова жгли язык, как кислота.

Секунду он наблюдал за мной.

— Ya dumayu uzhe slishkom pozdno dlya etogo.[107]

Я не знала, что он сказал, но от значения его голоса у меня перехватило горло. Слова казались… странно трогательными в некотором смысле — даже когда он манипулировал мной, подчиняя с помощью сексуальных пыток.

Я не хотела рассказывать ему о своем прошлом. Не хотела думать о Картере и еще об одном человеке, которому позволила добраться до третьей базы. Мила Причал и Мила, лежащая в постели Дьявола, были настолько разными, что я боялась, что если представлю их друг другу, все вокруг меня пойдет прахом.

После тяжелого мгновения зрительного контакта, он вышел и двинулся вверх по моему телу.

— Мне нужно знать, kotyonok.

Он нежно прижался своими губами к моим, и я вздохнула ему в рот, пробуя себя на его языке. Когда он отстранился, я схватила его за волосы и попыталась оттащить назад, но он поймал мои запястья и приковал их к матрасу по обе стороны от головы. Его взгляд внезапно стал серьезным.

— Мне нужно знать все. Кто тебя целовал. Чем ты моешь голову. Сколько облизываний нужно, чтобы добраться до центра пика. — его взгляд стал жестким. — И если мне придется снова связать тебя, чтобы получить ответы, я это сделаю.

Должно было иметь значение, что он просто угрожал удержать меня, но это не имело значения. Мое сердце любило все, что он говорил, и таяло в груди, как шоколад. Было невозможно отказать Ронану, когда он показал свою полусладкую сторону. И я действительно не хотела снова быть связанной.

— Ты первый, — сказала я, задыхаясь.

Судя по его невозмутимому выражению лица, я не думала, что он действительно потакает мне, поэтому была удивлена, когда он произнёс:

— Что ты хочешь знать?

Ох, многое. Хотя теперь мне дали зеленый свет на мои вопросы, все они ускользнули от меня. Было трудно думать, когда он был на мне, его рот так близко к моему. Если он хотел покопаться в моей крошечной сексуальной истории, он должен был быть таким же прозрачным.

— Сколько девушек у тебя было?

— Понятия не имею, но могу сказать тебе, скольких я попробовал на вкус.

— И скольких?

— Четырёх.

Ой, это число намного меньше, чем я предполагала. Но все равно на три больше, чем хотелось бы думать. Я закусила губу, удивляясь, почему он не делает этого часто.

— Тебе это не нравится?

Улыбка коснулась его губ, когда он поцеловал впадинку за моим ухом.

— Мне просто нравится это.

Я вздрогнула.

— Тогда почему только четыре девушки?

— Потому что это напоминает мне о дерьме, о котором я предпочел бы не думать.

Моя грудь внезапно наполнилась беспокойством. Его поза была расслабленной и неподвижной, когда он провел губами вниз по моей шее, посасывая достаточно сильно, чтобы оставить еще один засос, но мое воображение вращалось с холодной реальностью, которую я с трудом переваривала.

— Ты не должен говорить мне… но мой разум думает о худшем прямо сейчас.

Он усмехнулся мне в горло.

— Наверное, так оно и есть.

Мои мышцы напряглись.

— Ронан…

— Расслабься. Я не подвергался насилию. Не в том смысле по крайней мере.

Я выдохнула, тело расслабилось, но я все еще была слишком взволнована, чтобы наслаждаться его ртом. По небольшой паузе в его позе, он заметил мой дискомфорт и вздохнул.

— Моя мать была наркоманкой, kotyonok. Я не сомневался бы, если бы тоже родился таким. — он скользнул губами по моей лихорадочной точке пульса, будто пытался успокоить меня. — Она трахалась, ради поддержания своей привычки, и обычно была под кайфом, что понятия не имела, чему подвергает своих сыновей. Хуже всего пришлось моему брату. Я только очень хорошо был знаком с местами, которые могут скрыть пятилетнего ребенка.

Все мое тело было холодным, кроме жжения в глазах.

— Твой брат… — я не могла сказать остальное, но мне и не нужно было.

— Da.

— И ты вынужден был…

Смотреть?

— Da.

Боже. Меня сейчас стошнит. Как могла мать так поступить со своим собственным ребенком? Мысль о том, как нелюбимый и напуганный Ронан и его брат, должно быть, чувствовали себя, разрывала мое сердце.

После минутного молчания Ронан отстранился, чтобы увидеть слезы, катящиеся по моим щекам.

— Дерьмо, — тихо выругался он. — Я же сказал, что со мной ничего не случилось.