Тем более что жизнь короткая такая…

Так вот в эту бригаду включили главных редакторов тогдашних журналов, обслуживающих бондаревский секретариат. Включили туда и Селиванову.

Но в каком качестве? В газете узнали, что о ней в информационном листе было сказано: «Член редколлегии “Литературной газеты”».

По этому поводу в редакции состоялось собрание, возмущённое присутствием в такой компании представителя «Литературки». Но Бурлацкий заверил коллектив, что Селиванова и дня не проработает в газете, вернувшись из США.

Так оно и случилось. Хотя Селиванова попробовала побороться. Она вместе с Прохановым выпустила первый номер новой газеты «День», где напечатала на редкость косноязычное открытое письмо Бурлацкому.

Мне кажется, что её косноязычие решило дело: главным редактором «Дня» назначили Проханова. А Селиванову Бондарев утвердил первым заместителем главного редактора журнала «Москва».

Там она проработала не слишком долго. Феликс Кузнецов, тогдашний директор ИМЛИ, в любви к которому признавался член политбюро Егор Кузьмич Лигачёв, предложил ей ставку научного сотрудника. И она её взяла.

Сын Селивановой выучился в МГУ китайскому языку, уехал работать в Китай, там женился, родил детей, и Селиванова уехала к сыну, видимо, навсегда.

Нынешний главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков, вступивший, кажется в соревнование с прохановским «Завтра»: кто кого переврёт о замечательной жизни в СССР, – набрал коллектив, который по своим взглядам не отличался от тех, с кем боролась «Литгазета» даже при Чаковском. Селиванову Поляков обозначает как собственного корреспондента в Китае. Это синекура, неоплачиваемая, но позволяющая корреспонденту надувать в Китае щёки.

Да, виноват, начало селивановской карьере положил я.

Вообще, сравнивая вечернее и дневное отделения университета, на которых мне довелось учиться, скажу, что на вечернем студенты были пообразованней и поначитанней.

Ничего удивительного: Хрущёв приказал принимать на дневное отделение институтов только тех, кто имел рабочий стаж не менее двух лет. А на вечернем ограничений не было: нужно было только представить справку с работы на момент поступления. Вчерашние школьники продолжили учёбу. А те, кто её прервал, трудно входили в учебную колею. Тем более что прежде поступить в МГУ было престижно, а здесь соревновались между собой середняки. От скольких преподавателей мы слышали элегические воспоминания о бывших своих учениках, с которыми нас и сравнивать смешно! И действительно называли имена тех, кто преуспел на ниве отечественной словесности.

А те, кто преуспел, пишут о том же. Вот – Мариэтта Омаровна Чудакова: «В своё время мы с мужем окончили филфак МГУ Поступали с большими трудами – конкурс медалистов был 25 человек на место! Окончили филфак вместе с нами 300 человек – около 10 из них можно назвать выдающимися учеными, 50 человек – очень хорошие преподаватели русского языка, многие преподавали иностранцам». «В своё время окончили» – для Александра Павловича Чудакова и его жены Мариэтты Омаровны это 1959, как раз тот год, когда поступили на вечернее мы с женой. То есть они поступили всего на пять лет раньше нас! И какой удручающей оказалась разница!

Конечно, преподаватели тоже были разными. Все любили слушать лекции Владимира Николаевича Турбина. Он вёл их в жанре радиорепортажа. Но сдавать экзамены в этом жанре не разрешил никому, обрекая многих на переэкзаменовку.

Я писал уже, что мы с ним подружились. Но это случилось не сразу после университета, а лет через двадцать. Я напомнил ему о жанре его лекций, в котором он отказывался принимать экзамены. «Понимаешь, – сказал Володя, – твой и ещё несколько потоков были настолько слабыми, что репортажами из музеев-квартир Лермонтова, Тургенева, Толстого я просто привлекал их внимание к произведениям, которые там написаны, к героям этих произведений. Но услышать-то я хотел от вас о том, в чём своеобразие этих произведений и этих героев. Я с самого начала года давал список и предупреждал, что буду спрашивать по нему». Может, и предупреждал, не помню. «Но тебе-то поставил я “пятёрку” или нет?» – спросил Турбин. «Поставил», – ответил я. «Ну вот видишь: не все оказались лоботрясами!»

Очень хорошо читал лекции Сергей Михайлович Бонди, неизменно цитируя наизусть большие куски из Пушкина. Лекции Николая Ивановича Либана старались не пропустить даже слабые ученики. Виктор Дмитриевич Дувакин вставлял в свои лекции большие цитаты из запретных поэтов Серебряного века. С удовольствием слушал я лингвиста Льва Антоновича Чешко, стилиста Алексея Васильевича Степанова, полюбил историческую грамматику.