Тело угрозы

– Посмотрим, где еще они наставили печатей. Сарайчик и вышку обследуем – и тогда начнем проникать внутрь. Потерпи еще немножко…

– Потерплю, – вздохнула она.

По-прежнему стараясь не шуметь, приблизились к сарайчику. Здесь печатей не оказалось. На двери висел замок. Минич достал ключи, нашарил длинный, плоский, явно кустарной работы. Ключ подошел. Он медленно отворил дверь. Воздух в сарае был застоялый, невкусный. Минич впустил Джину. Затворил дверь. Засветил зажигалку.

– Похоже, ничего не взято. – Джина огляделась, прежде чем прийти к такому выводу.

– Думаю, что и в доме тоже все сохранилось. Его опечатала власть, и теперь что-нибудь унести отсюда – значит украсть у властей. Для негастролера это роли не играет, но для местных – тут все обо всех все знают, и портить отношения с участковым никому не хочется.

Прежде чем погасить огонек, Минич подошел к полке, где лежал немудреный инструмент. Взял долото, сунул в карман – ручкой вниз.

– А нам придется рискнуть, – вздохнула она.

– Нам уже хуже не будет. Пошли.

– Давай заодно посмотрим и вышку.

– Непременно. Хотя думаю, что зеркало стали бы красть, только если бы ничего другого не осталось. Вещь, по бытовым понятиям, никчемная. Даже не побреешься перед таким.

– Ну почему же. Гостей смешить, например, подвыпив.

– Ого – конструктивно мыслишь.

– Не забудь – лесенка там хлипкая. Если ее не поправили, конечно.

Не поправили; это вселяло надежды. Установив факт, Минич сказал:

– Я вскарабкаюсь; обожди здесь.

– Я и не собиралась.

Минич, покряхтев, забрался, минуя сломанную перекладину. Погодя чуть скрипнула дверка, отворяясь. Минуты через три скрипнула снова. Минич осторожно спустился.

– Все как в госбанке: в сохранности.

– Неудачно сравнил.

– Надо было сказать – в идеальном госбанке. Ладно. Пошли вламываться. А то я скоро усну на ходу.

Из окон он выбрал кухонное. Повозился несколько минут. Ставня подалась легко. Тускло блеснуло стекло. Минич занялся рамой. Выругался.

– Что? – встревожилась Джина, стоявшая, прислонившись к стене: уже не оставалось сил держаться прямо.

– Ничего – щепка откололась. Ладно, потом замажем, чтобы не светилась. Кстати, ее и пальцем можно было отколоть: рамы состарились до последнего.

– Люциан, вечная ему память, давно уже собирался затеять ремонт. Но экономика у него так и не успела выправиться – после расходов на астрономию…

– Внимание: вхожу!

Он перевалился через подоконник. У окна стоял кухонный столик; Минич вполз на него. Стал отодвигать в сторону. Что-то упало, судя по звуку – стоявшее у стола ведро. Пустое.

– Нас с тобой никто не слышит… – пробормотал он. – Давай руки. Залезай на завалинку.

– Ты не хочешь зажечь свет?

– Я жить хочу. Ну – раз, два, три… Постарайся коленом достать до подоконника. Ну – я тащу.

Джина забралась почти без его помощи. Он изнутри закрыл ставню, за ней – раму.

– Ну что? Ужинать и спать – или спать и завтракать?

– Спать, спать и спать, – категорически потребовала она.

Кровать Люциана была неширокой, но сейчас им хватило бы и узкой лавочки. Все-таки – не на земле и не под открытым небом. Уснули сразу. И никто их не потревожил. А говорят – чудес не бывает. Надо только учитывать, что чудо – это то, что не повторяется. Тогда это уже – система.

Выспались. А уже на следующую ночь не утерпели – полезли на вышку, к телескопу. Взобрались не без труда, особенно Джина: той, сломанной ступеньки ей очень не хватало. Но и думать было нечего о том, чтобы починить лесенку – хотя работа была бы пустяковой: происшедшее изменение могли бы заметить. Не сейчас, конечно: отважившись лезть на вышку, они уповали, что среди ночи никого не принесет сюда нелегкая – ни проверяющих, ни ворья, которое вроде бы решило обходить это место стороной.

Еще прошлой ночью Минич убедился в том, что власти – или кто это был – не пожалели бумаги: дверца наблюдательной будки (хотя покойный Люциан при жизни не называл ее иначе, как обсерваторией, наверное, слово это придавало ему значения в собственных глазах) была заклеена. На бумагу не поскупились, нет: полоса была чуть ли не в полметра длиной. А вот клея у них то ли не хватало, то ли заклейщик мазнул, не глядя, и поленился, очень по-русски, еще раз макнуть кисточку – так или иначе, половина полосы с печатями держалась кое-как, а вторая просто прилегала к косяку; странно было, как бумажка уцелела при урагане – ну, еще ведь и не так бывает. Так что дверь можно было отворять и затворять, нимало не повреждая казенный символ.

Внутри все было в порядке, только механизм гидирования, естественно, не дышал – за отсутствием команды. Эта следующая ночь выдалась, к счастью, ясной. Минич, будь он один, конечно же, не разобрался бы в астрономической кухне: он вообще на небосводе уверенно находил только Большую Медведицу, а Полярную звезду – уже с некоторым напряжением сил, остальное для него оставалось безымянным.