Технонекрофил

…совсем не чета первому разу. Второе, обратное перемещение. Совсем не чета. Все вернулось на круги своя. Деревянные лакированные панели на стенах, шкаф, драный стул и колченогий стол. Сумка в шкафу и пакет под батареей были на месте, а дерево за окном исчезло. Все это, безусловно, должно было бы радовать, если бы ему не было настолько плохо. Вежливо говоря — плохо.

Как после сотрясения мозга, зверски болел затылок, временами накатывала дурнота и весь окружающий мир начинал тошнотворно соскальзывать куда-то назад. Сил не было ни радоваться, ни разбираться в чем-то, но разобраться было необходимо, потому что…

Случалось вам проснуться в незнакомом месте после долгого сна, в котором происходила какая-то чушь, весьма, однако, реалистично отснятая режиссером сновидений? Обычно бывает нужно с полминуты, чтобы вспомнить, что произошло вчера на самом деле, а какая бредятина только приснилась. А теперь представьте, что события сна охватывают промежуток времени в несколько десятков лет, нисколько не теряя в реализме, и через полминуты, минуту, пять минут вы все еще не рассортировали эпизоды по ящичкам «было» и «не было»… Вполне определенный диагноз!

Он заглянул в шкаф. Сумка, джинсы, рубаха, обувь и плейер были на месте. В боковом отделении лежал свежий журнал «ТВ-Видео-Текник-Ревью». В составе редакции все фамилии были знакомы, кроме одной, и этот один… нет, почему незнакомый, он отлично знал, что этого М.А.Бардина зовут Миша, и Настенька говорила, что он учился в МИРЭА! Так-так… Тошнота отступала, и головная боль тоже слабела. Он достал пакет с вещами, вытащил свой паспорт. Номер и серия были те же, все положенные данные, печати и штампы — на своих местах, но фотографий — не одна, а три. Значит, я не терял паспорт, когда работал в конторе?.. Но в конторе работал. Точно работал. Это в обеих версиях.

Теперь самое главное. Чернов. Учитель физики из моей школы.

«Учитель умер от сердечного приступа после доноса на имя директора». Что за сентиментальная чушь? Из какого-то фильма? Воспоминания стали отчетливыми. Валерий Алексеевич принимал у нас выпускные экзамены. Когда я от волнения пропустил степень в формуле, он откинулся назад, чтобы его не увидела Маргаритища, и состроил мне рожу, и я сразу же спохватился, а кто-то в классе громко хихикнул. Из школы он ушел годом позже — в 68-м. И вовсе не умер, а работал техником в лаборатории МРЗ до самой пенсии. Мы с ним виделись нечасто, но регулярно, пока жили в одном районе, а переселившись, я не-сколько раз наезжал к нему в гости. В этой жизни бесед о любви и смерти мы не вели — дистанцию устанавливал возраст. Я рассказывал о себе, он выслушивал и очень редко давал советы. Еще раньше ребята говорили, что он женился, но, кажется, в 70-м жена его бросила и уехала в Ленинград — то есть прожили они вместе года три. Все? Нет, не все. Но тут опять ударило в голову, пришлось опереться о стол. Ладно, главное понял: миссия действительно выполнена.

Едем дальше. Он вытащил из сумки плейер, надел наушники и нажал кнопку со стрелкой. Возник тонкий старческий тенорок:

— …То у российского приборостроения нет будущего. Я считаю это неверным, и вот по… — щелчок, остановка. Кончилась лента. Он вытащил кассету, прочел карандашную надпись: «Акад. А.Х.Туманян, интервью, 25.04». Все путем… Переключил плейер на «радио» и тут же увернул громкость.

На знакомой частоте звонко тараторил незнакомый девичий голос, игнорируя нормальные знаки препинания и делая томные паузы в самых неожиданных местах:

— …С вами радиомузыка московское время семнадцать часов ноль — две минуты — сегодня семнадцатое мая две тысячи ноль второго года и я сельма воронина буду здесь до восемнадцати ноль ноль а потом уступлю место летчику гейгеру — и щас мы слушаем дедушку или скорее дядюшку российского рока вы догадались о ком я ой что-то меня сегодня заносит в общем — Борис — как нетрудно догадаться Гребенщиков сейчас мы будем пить чай а я бы не отказалась и от чего-нибудь покрепче но это будет потом итак — группа «Аквариум» «Синий альбом» аж восемьдесят первый год — чай!

Знакомые аккорды и знакомый голос, который дружественная критика по сей день называет гортанным, а недружественная — блеющим:

Танцуем всю ночь, танцуем весь день,
В эфире опять одна дребедень,
Но это не зря,
Хотя, может быть, невзначай.
Гармония мира не знает границ —
Сейчас
Мы будем пить чай!..
Прекрасная ты, достаточный я,
Наверное, мы плохая семья…

Теперь он вспомнил. И моментально прошла голова, как будто кто-то заменил неисправную деталь в этом капризном высокотехнологичном приборе.