В своей комнате я рухнул на матрас и мигом уснул, даже кроссовки не снял. Будильник я, конечно, не поставил. А знаете почему? Потому что часов у меня по-прежнему не было!
– Вставай уже, а? – произнес голос Пака. – Шестой час!
Я с трудом разлепил глаза. Он попыхивал вейпом, нарочно просунув голову ко мне в комнату. Веки у него с утра всегда были такие опухшие, что глаза напоминали паровые булочки пянсэ. Я невольно улыбнулся. Когда волшебный голос пропадет, я снова начну видеть Пака из «Тэянг» таким же красивым, как все, но, кажется, буду немного скучать по этому опухшему мрачному лицу.
Мы торопливо позавтракали (слоган завтрака: «Босс, ты приготовил бы лучше, я скучаю по твоим кимчи-сэндвичам!»), и, пока мы расходились на вокал по своим студиям, Пак сказал мне едва ли не в ухо:
– Слушай не то, что поет голос, а то, что звучит у тебя в голове. Хуже всего получается, когда ты начинаешь сам от себя балдеть.
Я поклонился, чтобы выразить свою благодарность.
– Мне можешь не кланяться, – снисходительно ответил Пак. – Бесит.
Два часа на вокале пролетели незаметно. Мне даже стало жаль тренера – что бы я ни пел, он слышал идеальное исполнение. А я изо всех сил делал то, что велел Пак: не обращал внимания на звуки, вырывавшиеся изо рта, и сосредоточился на крохотном зазоре, где намерение спеть превращалось в голос. Себя я все равно не слышал, но упорно пытался вложить себе в голову верную технику, даже не чувствуя связками, получается или нет. Вчера я боялся добавить что-то свое, пел так, как вел меня голос, а сейчас хотелось выразить что-то настоящее, сияющее внутри меня после удивительного вчерашнего вечера.
Танцевать после вчерашней встречи с Линхо стало легче, будто какие-то тиски в голове разжались, но результат все равно не впечатлял. Хореограф, наверное, всю жизнь ставила эстрадные номера, поэтому для нее синхронность и отточенность движений были важнее всего на свете, а у меня начинала ехать крыша, когда я в сотый раз повторял одно и то же, – прямо мозг воспалялся.
Как ни странно, проблемы с хореографией были не только у меня. Джо попадал в ритм, но явно не старался, Пак был рассеян. Линхо, наоборот, танцевал слишком хорошо, будто кто-то вырывал у него из рук кубок «Лучший танцор» и он должен выложиться, как на чемпионате мира, чтобы вечером доказать боссам свое великолепие. А я понял, что, повторив хореографию еще хоть сто раз, все равно не начну исполнять ее как надо. За ночь движения у меня в голове уложились, но лучше выглядеть не стали.
– Вы просто развалились, – в сердцах сказала хореограф. – Два месяца без выступлений, и вместо группы «Тэянг» я вижу ансамбль «Старые зомби». Попейте воды и заново.
Все потянулись к своим бутылкам с водой, а я подошел к Линхо:
– Можешь нас всех потренировать, как меня вчера? Чтобы мы встряхнулись.
Линхо уставился на меня:
– Так нельзя. Госпожа О самодеятельности не выносит.
– Но это неэффективно! – прошептал я, с трудом выжимая из себя храбрость, чтобы высказать свое мнение. – Я, кажется, стал даже хуже, чем час назад! Покажи, как делать обаятельно!
– Ты тут второй день, и уже всем указываешь, как работать?
– Да! – отчаянно выпалил я. – Не хочу всю жизнь вспоминать, как облажался на своем единственном выступлении с «Тэянг»!
В кафе я был зрителем всех историй, участником – никогда. Я видел ссоры влюбленных, нежность старых парочек, откровенные разговоры супругов, мухлеж при игре в карты, но сам ни с кем не ссорился, откровенно не беседовал и в карты не играл. И сейчас меня дрожь пробирала оттого, что тихо отсидеться вечером никак не получится: как ни крути, свет софитов будет направлен на меня. Линхо неожиданно смягчился – похоже, лицо у меня было перепуганное до смерти.
– Я бы потренировал, но не скажу же я госпоже О: «Хочу вести занятие, отойдите». В вашей тусовке классиков про дисциплину не слышали?
А, да, он же думает, что я известный классический исполнитель. Эта мысль меня взбодрила: я же типа звезда, чего мне стесняться? Я подошел к хореографу и глубоко поклонился. Линхо издал сдавленный стон, но остановить меня не успел.
– Уважаемая госпожа О, разрешите Линхо провести часть тренировки. Вы великолепно научили меня движениям, но ведь на прослушивании мы сможем смотреть только друг на друга. Я хочу почувствовать, как это будет.
Судя по обалдевшему лицу госпожи О, такого тут себе никто не позволял.
– Ну ты и наглец, макнэ! Тянет дать тебе по заднице за нарушение субординации, но я, кажется, реально хочу, чтобы ты прошел прослушивание. Ладно, как скажешь, пусть Линхо ведет. Мне тут побыть? Или, может, сходить на прогулку? – насмешливо спросила она, как будто проверяла, хватит ли у меня наглости ответить.
Наглости у меня хватило – я поймал взгляд Пака, понял, что впечатлил его, и мне море стало по колено. Я здесь последний день, а выгонять меня до прослушивания никто не станет.
– Вы можете сходить на прогулку, госпожа О. – Я поклонился так, что голова опустилась ниже пояса. – Движения мы знаем, а отлынивать ни за что не будем, прослушивание для нас очень важно.