– Удивительно, уж сколько лет Ока пустая. А здесь сразу три судна. Не иначе как в честь вашего приезда, – с улыбкой заметил Петр. А потом, помрачнев, добавил: – разваливается речной флот, как и вся наша страна. Алеша, я хочу вам показать свои записки, сделанные когда мне было лет пятнадцать-шестнадцать. Я решил вести что-то вроде дневника о своем бегстве с Дальнего Востока. Идея была такая: точно записывать, что говорят мои родители, наши попутчики и как я на все реагирую. Потом меня мучила мысль, что о моих родителях – о их жизни и гибели, никто не узнает. И я снова возвращался к своей тетрадке. Отец был человек чрезвычайно занятый и по характеру суровый, имел три ромба, то есть чин немалый, как я теперь понимаю. Воспитывали меня мама и бабушка, бабушка мне не родная, мать одного погибшего командира – добрая ласковая старушка, которая в нашей семье жила со дня моего рождения. А мама военврач, в петлицах – шпала, что соответствовало современному званию майора. Маму я очень любил, и она меня, все свободное время занималась со мной – играла, читала мне книжки, учила рисовать. Я был счастлив, когда вся семья собиралась вместе, но не помню, чтобы отец хотя бы раз взял меня на колени и приласкал. Я думаю, что он просто не знал, о чем со мной разговаривать, а скорее всего, не замечал меня, не видел – и дома в мыслях он был в своих войсках. Сейчас я принесу эту заветную тетрадку.
– Петя, у вас высокое давление. Стоит ли сейчас возвращаться к тяжелым воспоминаниям?
– Ничего, давление к вечеру стабилизируется, когда спадет жара, а я хочу, чтобы вы прочитали это сейчас, не откладывая на потом.
И Петр передал Алеше старую ученическую тетрадь, на обложке которой было крупно выведено детской рукой: «Побег».
– Алеша, вы читайте потихоньку, тут не так уж и много, а я займусь домашними делами, хорошо? Вам тут удобно, читайте.