Тебе принадлежу

Молча наблюдаю за тем, как кортеж Графа исчезает за горизонтом и лишь спустя несколько секунд оборачиваюсь к ожидающим меня парням. Пора возвращаться домой.

Дорога занимает несколько часов, когда мы въезжаем на территорию города, уже начинает светать. Несколько поворотов и автомобили съезжают на лесополосу. Кончать этих троих в Москве не было смысла, а здесь и воздух родной и готово все.

— Ты обещал, — шипит Азарин, когда спустя несколько часов поездки, трех ублюдков достают из багажников. Ухмыляюсь, когда, проследив за моим взглядом он замечает уже приготовленную яму и два деревянных ящика. Именно два, потому что третий еще не скоро отправится на тот свет, но каждый день он будет желать этого все сильнее.

— Обещал, — киваю Грому. Проходит меньше секунды прежде, чем Рустам с воплями падает на землю. Правую штанину тут же заливает алая жидкость. Парень корчится от боли, катаясь по земле, но это лишь начало. — Вставай, — приказываю, но он, кажется, не слышит, продолжает вопить, обхватив руками раненную ногу. — Вставай, или получишь второю пулю…

— Ты обещал его отпустить, — Гурам бросается на меня и тот час же оказывается на земле.

— Я обещал дать ему возможность спасти свой зад, — напоминаю. — Вставай, — снова перевожу взгляд на ублюдка. — У тебя будет фора в десять минут, успеешь сбежать, останешься жив, — шанс я ему, конечно, дам, только воспользоваться он им не успеет. Зато почувствует, каково это, быть жертвой. Удивительно, что делает с людьми желание жить, ушлепок все-таки поднимается и забыв о родном отце, с каждой секундой все дальше удаляется от нашего «лагеря».

— Он твой, — обращаюсь к Матвею. — Подыхать он должен медленно и мучительно.

В ответ тот лишь усмехается. Я знаю этот взгляд, бешенный, полный ненависти, лишь однажды мне довелось его увидеть, в тот день, когда в очередной раз нарвавшись на драку с его братом-близнецом, мы умудрились разбить ко всем чертям ноут, принадлежащий Матвею. Мы пацанами тогда были, но зверь, проснувшийся во всегда спокойном хакере, до конца жизни отпечатался в моей памяти. По морде мы с Киром тогда отхватили знатно.

— Сукин сын, ты же сказал….

— Я обещал дать ему возможность, я ее дал, — перебиваю его и перевожу взгляд на побагровевшего Молохина. Еще чуть-чуть и помрет здесь от сердечного приступа. — Теперь ты, — обращаюсь к нему, — скажешь, где спрятал сыновей, сдохнешь сразу, нет, будешь подыхать медленно и мучительно.

— Да пошел ты, — выплевывает сипло и косится на приготовленные для него и его дружка могилы. Впрочем, другого ответа я не ожидал. Пора заканчивать этот балаган. Киваю парням, они знают, что делать. Скалюсь, наблюдая за побелевшими лицами Молохина и Азарина. Не сомневаюсь, они наслышаны о том, что я делаю с теми, кто перешел мне дорогу. Быть заживо похороненным, разве можно представить себе более жуткую кончину?

 Когда все чувства обострены до предела, когда вокруг темнота и единственное, что доносится до слуха — это стук собственного сердца, которое вот-вот остановится. Именно этот ужас им предстоит пережить, медленно умирая в темной, холодной могиле, оставшись наедине с собой. В такие моменты, должно быть, перед глазами пролетает вся жизнь. Может быть хоть перед смертью, они сделают выводы.

— Заканчивайте здесь и возвращайтесь в город, — отдает приказ Гром.

— Что с Киреленко? — спрашиваю, когда Дима занимает водительское сидение. Белобрысый утырок умудрился ускользнуть, как только вышел репортаж с его родственничком в главной роли. Не уследили, ушлый оказался. Но из города он никуда не денется, найдется, рано или поздно. Сложно долго скрываться, когда за душой ни гроша.

— Ищем, — отвечает Гром, — найдется, далеко не сбежит.

Глава 40

Катя

— Все будет нормально, — Юля кладет руку на мое плечо.

Вот уже несколько часов я дежурю у операционной, за дверьми которой оперируют Лару. Умом я понимаю, что оперируют ее лучшие из лучших, а сердце все равно не на месте. От результатов этой операции зависит ее дальнейшая судьба. Три недели я провожу все свое свободное время возле нее и  только лишь, когда ночь вступает в свои права, я отправляюсь домой, чтобы на следующий день, сразу после занятий в универе, вернуться в больницу. Ее душевное состояние меня совершенно не усстраивает, с каждым днем ее взгляд становится мрачнее, она все меньше говорит, а желание жить покидает ее с каждым прожитым часом. Как заставить человека бороться, если он уже похоронил себя заживо, если отказывается жить, если у него нет целей?

Изо дня в день я старалась подобрать нужные слова, но она лишь отворачивалась к стенке, давая понять, что разговоры ей неинтересны, а после и вовсе перестала говорить. У меня душа разрывалась на части. За что одному человеку такие испытания? И как вернуть ее у нормальной жизни, если даже опытные специалисты, лучшие в своем деле, не справились, потерпели оглушительное фиаско.