Тебе посвящается

– Если не напоми­нать, конечно, не вспо­мнит. Это же психологи­чески можно объяснить, – сказал он, и тут я подумал, что, дружа с Ромой, Афа­насий у него набрался кое-какой науки. – Само ведь в памяти ничего не всплы­вает. Если по дороге из школы ей не попадется на глаза театральная афиша, если она не услышит слу­чайно, как по радио пере­дают спектакль, если мы какой-нибудь такой темы не коснемся, ничего ей не вспомнится, будь уверен.

– Может быть, – согласился я. – Не знаю. Может быть, этой Зойке правда не попадаются на глаза афиши, может быть, она редко включает радио, но я уж обяза­тельно брякну при ней что-нибудь о балетах или деканах и все тебе испорчу. Лучше я сейчас не пойду с тобой, Афанасий.

– Так о деканах-то – пожалуйста! – залопотал он. – Это с мамой о них не надо... А тут только о театрах, кино... У Зойки. С мамой как раз об этом можно...

– Пожалуй, лучше мне с тобой не ходить, – сказал я и остановился.

– Да брось, да мы уже пришли! – Тут Афанасий крепко взял меня под руку. – Вот в этом доме живет Зоя. А вот, между прочим, эти девочки тоже к ней идут.

Две девочки, очень симпатичные на вид (одна – с виолончелью под мышкой), действительно шли по пере­улку, приближаясь к тому парадному, возле которого остановились мы.

– Ни шагу назад! – крикнул мне Афанасий шутов­ским голосом и оглянулся на девочек. – Здравствуйте! Спешите видеть Володю, он собрался удирать!

– Да ну-у!.. А почему?.. – спросили девочки хором ноющими голосами, точно они меня знали и могли жа­леть о моем уходе.

– Дело есть. Надо, – ответил я, не вдаваясь в по­дробности, кивнул им всем и, высвободив локоть из паль­цев Афанасия, зашагал было прочь.

– No pasaran! – крикнул со смехом Афанасий, ши­роко разведя руки в стороны, и преградил мне дорогу.

Я остановился. «No pasaran»... Недавно я прочел эти слова в чьих-то воспоминаниях об испанской войне, и они запали мне в память. «No pasaran!» – «Они не прой­дут!» – это был клич республиканцев, клятва в том, что революционный Мадрид не будет отдан фашистскому войску Франко. С этими словами шли в неравный смерт­ный бой...

Потом Мадрид пал. Испанскую революцию подавили. И это было уже очень давно.

Но пусть давно, с этими словами шли на смерть за свободу. И вот их Афанасий произнес сейчас так... так, как я слышал.

Он, по-прежнему улыбаясь, загораживал мне дорогу, и с каждой секундой его улыбка становилась мне все неприятнее.

– Слушай, я пойду, – сказал я твердо.

– Но я же обещал, что тебя приведу, – возразил он растерянно и перестал улыбаться. – Получится, что я об­манул?!

У него был такой тон, точно по моей вине он может попасть в совершенно непривычное, невыносимо стыдное положение. Это взбесило меня.

– Так и получится, – заверил я и ушел, не огляды­ваясь.

Я ничуть не жалел о том, что оставил Афанасия одно­го перед домом его знакомой девочки. Нельзя сказать, что на душе у меня после этого было радостно, однако я шел, слегка и приятно удивленный тем, что характер мой, пожалуй, тверже, резче, чем я предполагал раньше. Мне всегда плохо удавалось отказаться от чего-либо на­отрез. Мне это было очень трудно, если меня упрашива­ли. А сейчас – смог...

– Здравствуй, Володя! – Я услышал незнакомый женский голос, поднял глаза, посмотрел перед собою, за­тем вбок – и увидел мать Ромы Анферова. – Добрый ве­чер! Почему вы к нам никогда не заглядываете? – Она спросила об этом не на ходу, а с интересом, ожидая отве­та. Мне даже показалось – с беспокойством.

– Да как-то так получается... – промямлил я. – Всё учимся... (Не жаловаться же ей на Рому!)

– Ну, понятно; вам, конечно, много приходится успе­вать, – заметила она раздумчиво. – Да... Вы бы не про­водили меня, Володя, – в этот раз не на вокзал, ближе – домой? – Ромина мама улыбнулась.

– Пожалуйста. – Я понимал, что она хочет о чем-то мне рассказать.

– Видите ли, Володя, меня огорчает... – Ромина ма­ма запнулась. – Рома, наверно, не одобрил бы того, что я... – Она махнула рукой. – Неважно. Словом, меня огор­чает, что вы с Ромой раздружились. Между прочим, я совершенно не виню в этом вас, ни в малейшей мере!.. – Последнее было сказано так поспешно, точно предыдущая фраза могла меня задеть и обидеть. – Я вижу причину вашей... ну, что ли, размолвки с Ромой в его страннос­тях – в странностях, вполне объяснимых. То есть их можно объяснить, но сам Рома, пожалуй, не в состоянии это сделать...

Она помолчала.

– Дело в том, что и раньше, и в этой школе, где вы уже учитесь вместе с Ромой два года, на Рому, по-моему, часто призывали равняться, предлагали брать с него при­мер... Это так?

– Да, бывало, – согласился я. – Ребята действитель­но уважают Рому.

– Я в этом не сомневаюсь. Но я не о том... Вы можете припомнить, чтобы Рому за что-нибудь проби­рали?

– Да нет... А может быть, не было повода?

Ромина мама покачала головой и улыбнулась: