Правда, и Сашка не преследовал никакой выгоды. Но Сашка слегка покровительствовал Юрику, а в моем обращении не было оттенка покровительства. Это было тогда для меня едва ощутимо, но сейчас я твердо знаю, что покровитель не бывает совершенно бескорыстным, хотя бы не получал за свое покровительство взамен решительно ничего. Дело в том, что, покровительствуя, он чувствует себя сильнее и могущественнее подопечного. И для многих это порой приятное чувство. По-моему, Сашка его испытывал.
А я просто сочувствовал Юрику, ничего больше. Сочувствуя, играл с ним в скучное лото. И даже не назвал его дураком, когда про Димку и Жигана из «Р.В.С.» Гайдара он сказал, что ото были плохие, испорченные ребята, потому что не слушались Димкиной матери.
– Ты кто?.. (Я проглотил «дурак».) Ты что?.. (Я проглотил «рехнулся».) Они же большевику жизнь спасли! Герои ребята!
– А зачем было продукты из дома без спроса уносить? – спросил Юрик. – Разве можно так поступать?
Мне стало тоскливо. Спорить с ним без толку. Да и как доказывать то, что самому ясно, как день? Ничего не понимает... А Юрик, легко и сразу забыв этот спор, вынул из стоявшей на подоконнике кастрюли с молоком пенку – большую и круглую, как блин, – и добродушно протянул мне:
– Угостить?
– Не нужно мне вашей пенки! – зло, совсем так, как, наверно, ответил бы Вовка, сказал я.
– Ты думаешь, я жадный? – спросил Юрик уязвленно.
И действительно, Юрик не был жадным. Это и в школе знали. Он приносил с собой в большом пенале много аккуратно очиненных карандашей, несколько новеньких ластиков и запасных перьев. На уроке Юрик охотно давал их тем, кому было нужно, и никогда не просил обратно. Да совсем недавно, вчера или позавчера, он, не раздумывая ни минуты, подарил Сашке приглянувшийся тому диковинный заграничный карандаш – толстый, как трость, и длинный, как дирижерская палочка.
– Вовсе я не думаю, что ты жадный, – сказал я.
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнул Юрик.
Но никто не вошел, и из коридора донесся Вовкин голос:
– Тут Мишки нет?
– Я здесь, – отозвался я, – заходи, Вов.
– Заходи! – повторил Юрик, распахивая дверь.
Однако Вовка не переступил порога.
– Выйди-ка, – сказал он мне.
Я вышел, затворив дверь, а Юрик остался в комнате.
– Что? – спросил я у Вовки.
– Потеха, – ответил он. – Знаешь, кто у Майки на первых местах?
– Кто?
– Папа, мама, бабка и тетка.
– Что ты говоришь?
– Только сейчас слышал.
– Выходит, наши места не такие плохие?
– То-то и оно-то!
– Надо, между прочим, Юрику сказать.
– Ну, говори, если хочешь, – разрешил, но и нахмурился Вовка.
Я распахнул дверь, вбежал в комнату и возвестил о том, что услышал минуту назад. Вовка приостановился в дверях.
Лицо Юрика несколько мгновений оставалось оторопелым. Потом он стремительно стал на руки, сделал два неверных шага, упал на четвереньки, стал на голову и удерживался в таком положении две-три секунды, отчаянно болтая ногами. Кто бы раньше подумал, что Юрик может так вот ликовать!.. Вовка изумленно наблюдал за ним, точно не веря, что и Юрику не чуждо человеческое и мальчишеское.
– Восьмое место неплохое оказалось! – сказал я.
– Конечно, – подтвердил Вовка. – На четвертом тетка родная, на восьмом уже он. А на пятом, может, у ней дядька... То есть вообще-то у Майки дядьки нету, но, может, тетка замуж вышла, верно? Я сейчас...
Вовка сбегал во двор и через минуту вернулся запыхавшись.
– Тетка у ней незамужняя, – сообщил он с сожалением.
И это впервые он обратился к Юрику мирно.
VI
Семен Авдеевич похвалил Вовку, Сашку и меня, когда, встретив нас во дворе, узнал, что мы отправляемся к Юрику на день рождения.
– Вы правильно делаете, – сказал Семен Авдеевич, – что не отгораживаетесь от него. Конечно, то, что этот Юрик, по-видимому, перенял у своей матери мещанские предрассудки, вас от него отталкивает. Но вы себя пересиливаете, и молодцы. Легче всего поставить на человеке крест. А надо повлиять в хорошую сторону.
Так что за столом, заставленным пирогами, мы расселись с горделивым чувством людей, взявшихся за нужное и полезное дело.
Перед этим мы вручили Юрику подарки: Сашка – «Маугли» Киплинга, а мы с Вовкой – книгу стихов Маяковского для детей.
Некоторое время мы сидели за столом молча, не притрагиваясь к сладостям, потому что ждали Майку. Ее место за столом, единственное, оставалось еще пустым. Перед каждым из нас стояла тарелочка, на которой лежал квадратик бумаги с именем гостя, всякий раз уменьшительным: Сашка был назван Аликом, Вовка – Вовиком, отсутствующая Майка – Маечкой, и только я был назван просто Мишей, наверно, потому, что Мишенька звучало бы чересчур ласкательно, а родители Юрика как-никак меня не знали.
– Юрик! – окликнула его мать. (Он печально косил на пустую тарелочку, где лежала аккуратная бумажка с Майкиным именем.) – Подавай пример гостям. Ты же знаешь, пока хозяин не начал, гости не едят...
Вероятно, Юрик знал это, потому что тотчас, не глядя, схватил пирожок и послушно и как-то обреченно зажевал.