Тебе и Огню

 ...или как проснувшийся ландыш, сказала бы Юля, или как младенческий сон, как ствол юной березы, как молочное мороженное, как лебединая шея, или как подснежники, белые вдвойне, потому что они из-под снега, или как жемчуг, есть снежные кораллы, или океанские ослепительно белые раковины, или - мякоть перистых облаков...

 Наконец, как снега Килиманджаро!!! Ты видел снега Килиманджаро, освещенные ранним пожаром рассвета, спросила бы Юля.

 - ОК, - говорю я, - уже пишу...

 И будь что будет!

 - Пиши-пиши, - говорит Лена, - люди ждут.

 - Пророка в своем отечестве? - спрашиваю я.

 - Распятие сегодня уже не в моде, - говорит Лена.

 - И я ни на йоту не сомневаюсь, что могу быть зверски убит...

 (Tu quoque, Brute? (И ты, Брут? - Лат.))

 - Убит? Убит?!

 - Или распят...

 - Распят?! Но за что, за что?!!

 - А за что распяли Иисуса?

 Тинка бы расхохоталась: сравнил!..

Глава 8.

  Я спрашиваю себя, что, собственно, представляют собой все эти её миражи и погружения. А бывает и сам позволяю себе...

 Когда жизнь припирает к стенке...

 Ее идея о строительстве собственного дома, в котором мы сможем жить вместе, наконец, вместе, приводит меня в восторг. Теперь у Тины земля просто горит под ногами, ее невозможно удержать, она выбирает место то на берегу реки, то у моря, а то где-нибудь у подножья горы или даже на самой вершине, чтобы мир, говорит она, был перед нами, как на ладони, и мы могли бы первыми встречать восход и любоваться закатом, а потолки будут, мечтает она, высокими, комнаты просторные с большими окнами на восток, чтобы дети наши каждое утро, просыпаясь, шептались с солнцем, и полы будут из ливанского кедра, у тебя будет отдельная комната, настаивает она, чтобы ты мог спокойно заниматься своими важными делами, а спать будем вместе, наконец, вместе! восклицает она, и каждый день я буду кормить тебя чем-нибудь вкусным, скажем, супом из крапивы с твоими любимыми специями, или, на худой конец, жареной рыбой, и вино будем пить красное или белое, какое пожелаешь, из нашего подвала, а потом, ты будешь, она закрывает глаза и улыбается, ты будешь нести меня на руках в спальню, в нашу розовую спальню, и мы с тобой...

 Ее можно слушать целый день и всю ночь, бесконечно... Когда ее глаза переполнены мечтой о счастье, о нашем доме или, скажем, о детях, наших детях, чьи голоса вот-вот зазвенят в этом доме, слезы радости крохотными бусинками вызревают в уголках этих ореховых дивных глаз и мне тоже трудно удержать себя от слез. И вот мы уже плачем вместе.

 Вдруг её шёпот у самого моего уха:

 ...если я - твой крест, если я - беда,

 отчего же ты дышишь мной тогда?

 если я тебе так мешаю жить,

 отчего же ты просто не сбежишь?

 если я тебе - заговор от чар,

 отчего унять ты не можешь жар?

 отчего стоять за твоей спиной

 доверяешь ты только мне одной?

 отчего себе самому взамен

 выбираешь плен у моих колен?

 отчего вопрос и ответ тогда?

 оттого что мы - это навсегда...

 Я не верю собственным ушам - «Это - навсегда»?

 Моя кожа - в пупырышках вожделенного трепета и признательности.

 Это - навсегда?..

 Это - умопомрачение...

 ...а вскоре я уже таскаю песок, цемент, скоблю стены, долблю всякие там бороздки и канавки, теша себя надеждой на скорое новоселье, тешу стояки и планки, нужна глина, и я рою ее в каком-то рву, тужусь, тащу... Проблема с водой разрешается легко, а вот, чтобы добыть гвозди, приходится подсуетиться, дверные ручки ждут уже своего часа, вот только двери установят, и ручки уже тут как тут, очень тяжеловесной оказалась входная дверь, зато прочность и надежность ее не вызывают сомнений. А вот что делать с купальней - это пока вопрос.

 - Что это ты строишь? - спрашивает меня Жора.

 - Тадж-Махал! - отвечаю я весело. - Скоро мы тебя и всех вас пригласим...

 И какие нужны унитазы - розовые или бежевые, может быть, кремовые или бирюзовые, римский фаянс или греческий?.. Пока нам очень нелегко выбрать и цвет керамики, на которой ведь тоже нужно оставить свой след в истории.

 И вообще вопросов - рой!

 Проходит неделя...

 Куда девать весь этот строительный мусор?! Я сгребаю его лопатой, а остатки руками, пакую в корзины и таскаю их на свалку одна за одной, одна за другой... До ночи. А рано утром привозят вьюки с камнями, которые пойдут на простенок. Не покладая рук, я таскаю их в дом, аккуратненько складываю и тороплюсь уже за досками. Не покладая ног.

 - Ты не устал? Отдохни.

 - Что ты!

 Я называю её Тинико!

 Строительство идет полным ходом, и моя Тинико вне себя от счастья. Нарядившись в легкое цветастое платьице, она сама принимает решения и выглядит невестой. С бубенцами на щиколотках! Чтобы я целый день слышал, как прыгает моя козочка, помогая мне в моём трудном деле: динь-динь... Динь-ди-линь...

 Никакая музыка с этим спорить не может!

 Тинка ни в чем мне не доверяет.

 - И спуску от меня не жди!

 Я жду только её похвалу.

 - Здесь - хвалю, молодец!..

 Нет музыки слаще!

 Но бывают и промахи. И то я делаю не так, и это. Она вооружается мастерком и сама кладет стену, затем заставляет меня развалить ее и снова кладет. Ей не нравится, как я прорубил в стенке канавку.