– Во, вступление под
– Тобар развел…
– Всю команду! Ха! Лохи! Так, затем кадры с Колесом обозрения, покажу казематы. Дальше смотри, показываю орду наших зомбаков, а вот он и его дружки с ружьями. Ты глянь, какие головорезы! А вот самое интересное: движуха!
– Ты увлечен как никогда.
– Не то слово. Я в кайфе! Музыка – лучший на свете стимулятор! Самый трэшняк пойдет под
Ребята с ружьями носятся по полю. Вспыхивают огни и фары. Лемми надрывается, барабаны гремят, гитары рычат и рокочут. Машины кружат. Плащи, морды, маски, выстрелы, шлепки краски, крики, кулаки, бешеные глаза…
– О боже, Эркки, я ничего не понимаю…
– Мясо! Хит сезона! Пять минут голимого забоя. Никогда ничего подобного не клеил.
– А где он сам, клиент-то?.. покажи мне его!.. – Я хочу увидеть физиономию заказчика. Ничего не понять. Люди в балаклавах размахивают факелами, зомби разлетаются, камера мельтешит, запрещенные приемы, кулаки, ноги, локти… – Слушай, бойня какая-то… А есть где поспокойней? – Он нажимает на кнопку: под вкрадчивую перкуссию
– Это он и есть, бро.
Так вот он какой: прыщавый щуплый малый, головастик офисного планктона… этакий нёрд… в окружении мускулистых мужланов, готовых дрючить всех подряд…
– Да, я его помню.
– Должен помнить. Он тебе башку снес. Ха-ха-ха!.. Хочешь покажу, как я забабахал это под «Металлику»?
– Не надо.
–
– К чертям собачьим!
Эркки смеется. Я желаю ему удачи, подхожу к аквариуму с грибками. Мне хочется привести в движение внутренние течения, взорвать вулканы, извергнуть из души накопившийся пепел досады и отчаяния, грязь, пыль, дым; мне хочется, чтобы побежали сернистые реки, заструилась лава, хлынули горячие фонтаны моих застоявшихся чувств.
Константин подает мне знак и уводит в кабинет. На стене три большие фотографии трамплинов – в Хольменкноллене, Калгари и Лахти. Уютная мягкая кушетка. Матерчатые стены поглощают звуки – здесь тишина немного давит, как в звуковой студии. В кабинет можно попасть только в роли пациента. Мне нравится улечься на кушетку Старого Паука. Изредка позволяю ему записывать беседу на диктофон.
Аккуратно ставлю мои EССO под кушетку, укладываюсь. Он достает мою карту из большой старой картотеки, какие до сих пор стоят в регистратурах таллинских поликлиник. Я закрываю глаза и представляю нашу оранжерею, я представляю, что я открываю дверь, вхожу, прохаживаюсь среди растений, они тянут ко мне свои зеленые лапки, щекочут мои рукава, плечи, лицо… Моя карта в ячейке с литерой «I». Ячейка открывается и закрывается с тугим скрипом, аж сводит скулы. Хлоп! И он, шурша бумагами, усаживается рядом в соломенное кресло (хруст соломы меня разбирает, как легкое вино в жаркий день). На кушетке я совершенно не я. Константин в роли психолога тоже чужой – в нем все другое: голос, манера говорить, жесты (то есть их полное отсутствие), лексика – и обращается он ко мне на вы.
аналитик: я слышал, что у вас там появилась новая забава – какой-то странный костюм…
пациент: да, нептун, это такая интересная штука… (я подробно рассказываю про костюм).
аналитик: мне Эркки рассказал об испытаниях… его рассказ меня несколько встревожил.
пациент: да?
аналитик: вам не кажется, что вы сильно рисковали своим здоровьем?
пациент: нет, не думаю…
аналитик: не кажется ли вам, что ваше добровольное участие в этом трюке можно расценивать как акт аутоагресии?
пациент: нет.
аналитик: вы же помните, что можете прекратить туда ездить.
пациент: естественно.
аналитик: вы задумывались над этим?
пациент: над чем?
аналитик: над тем, чтоб перестать туда ездить.
пациент: нет, зачем? это же мой Руссийон, мое «Каширское шоссе»…
Он требует разъяснения – я старательно объясняю, думая о своем…