Театр ужасов

В клубе появилась новая надпись: The world is an entity from which nothing is excluded[21]. Ее сделала девушка, новый секретарь Кости, буквы мелковаты, написаны не от руки, а распечатаны из компьютера, вырезаны аккуратно, висят очень ровно, и меня это раздражает. Хотя я, наверное, придираюсь, ревную, потому что вижу, что Костя к ней неравнодушен, он ее опекает, уделяет ей слишком много внимания; девушка умная, молодая, миловидная, не сказал бы, что красивая. Есть в ней что-то беличье, – кстати, к нам повадились в окна лазить белки. Секретарша сделала новые членские карточки для нас, в клубе теперь новые порядки. Я ничего против нее и ее шведских подружек не имею, они живут на вилле у моря, в заброшенном доме, там собралось много хиппи, я к ним заходил на веганский вечерок. Она подправила наши надписи, прошлась по ним ножницами, переклеила немного, и теперь они выглядят куда как лучше. Я согласен. Наверняка по телефону она говорит тоже лучше и встречает гостей, весело улыбаясь. Задорная, молодая. У нас теперь посетителей втрое больше благодаря ей. Клуб стал отдушиной для экспатов. И вещи она переставляет лучше меня. В клубе стало очень хорошо, уютно, она принесла мягкие игрушки, подушечки, пледы, на окна повесила занавески, ловцы сновидений. Клуб изменился! И изменился он к лучшему. Я все чаще выхожу покурить на улицу, стою возле фонаря и смотрю на клуб чужими глазами – глазами жителя дома напротив, который не имеет ни малейшего понятия о том, что у нас там творилось. Свет фонаря жиденький, но светит он далеко, и все вокруг охвачено янтарным мерцанием. Однажды сквозь это мерцание пронеслась подружка моего сына. Ей тоже восемь. Она живет через дорогу. Когда у нее бывает настроение, она звонит ему, зовет поболтать, и он суетливо собирается, спешит к ней. Чаще у нее нет настроения, и она не отвечает на его звонки. Она катила на электрическом самокате, ела мороженое и болтала по мобильному телефону с hands-free, рядом с ней, дребезжа и сверкая электронным ошейником, бежала ее такса. Когда они пронеслись мимо, я почувствовал сильную усталость и не пошел в клуб.

⁂

Кустарь мне подарил еще одну картину, которая называется «Казимир уехал в Сенегал». На ней изображен разделочный стол, люминесцентные лампы, ящик с инструментами, стремянка.

⁂

Я проснулся в Инструментальной от какого-то грохота, долго лежал, соображая, где я, какой сегодня день и так далее. Послышалось мяуканье или напев. Я испугался: неужто белая горячка? Вскочил, побежал по коридору… В разделочной комнате увидел Кустаря, он сидел в расслабленной позе и безмятежно рисовал, то насвистывая, то напевая… инструменты, стремянка (все как на картине).

– Что происходит?

– О, привет, – сказал он. – Рисую, вот. Казимир лампы вставлял, все бросил, уезжает в Африку, дурья башка, даже лампы бросил. И Эркки с собой сгоношил, он собирается…

– Куда?

– В Сенегал.

Так я узнал о траулере, который приобрели в Сенегале братья Бурлеску (говорили, будто они были всего лишь подставными лицами, на самом деле траулер купила Хозяйка).

– А как же наш фильм, Эркки?

Он собирал чемодан, ему было не до этого.

– Как-нибудь потом, – промямлил он, копаясь в шкафчике. – Тут, понимаешь, Африка…

И уехал, а я продолжал смотреть его файлы. Конца им не было. Шесть телефонов, четыре компьютера и три жестких диска по сто гигабайтов каждый – и никаких указателей! Некоторые эпизоды коротенькие, длиной в несколько секунд. Я пожаловался Константину, что Эркки бросил меня, оставил возиться с его фильмом. Костя вздохнул и сказал:

– Эркки не только от фильма сбежал. Он сам от себя бежал, в первую очередь. Это было предсказуемо и, к сожалению, неотвратимо. Мы говорили, он понимал, что к тому дело и идет потихоньку, он предупредил, что, если подвернется возможность, он дернет отсюда, как он выразился. Ну, вот…

Но в Сенегале дела шли совсем не так, как он надеялся. Эркки приболел, заскучал и скоро стал тяготиться Африкой. Дело не сдвигается, писал он, всюду воняет рыбой. Казик начал пить, как только они приехали, и пил по-черному не переставая. С документацией случилась какая-то дикая путаница, Эркки угодил в настоящие бюрократические джунгли, в кабинетах его встречали дикие звери, которые щелкали зубами, требуя подношений, говорили с ним пренебрежительно и на английский переходили очень неохотно. Советский траулер оказался еще той рухлядью, но это было полбеды – вместе с кораблем братья Бурлеску приобрели долги, записанные на судно, крыс, тараканов и двух оставшихся членов команды, старых матросов.