Театр трагедий. Три пьесы

в надежде всепрощенья.

Болит, сжимается в кулак, з

амедляется, не закончив ускоренья.

Болит, но пока еще не спит…

И чудовище способно полюбить,

но сердце мое не предназначено для того,

оно слабо.

И крохотно оно,

страдает и в судороге умирает…

Джезель, ангельское имя,

буду молить я Бога за тебя,

чтобы я один понес

Все горести и боли за нас двоих.

Он вездесущ, все различает и понимает.

И мир когда-нибудь о любви моей узнает.

Недостоин,

осознаю, грезы алчные,

ложные попру и маска эта ничего не стоит.

Воображение рисует,

но вместе мы не будем никогда,

ни сегодня, ни завтра, ни вчера.

Наблюдать посмею я,

мысль не дает мне умереть,

что, живя, ничего не сделал для нее.

Пустые громкие слова, без деяний лишь веера,

Чуть обдувают, но не веют бурные ветра…

Лилиана

(входя в комнату)

Здравствуйте,

я, кажется, не вовремя пришла.

Но не смогла не повидать вас, не заглянуть.

От режиссера узнала адрес ваш.

Ведь мы знакомы, помните меня?

Атрокс

Лилия, что закрывается в сумерках вечерних,

бела, невинна, посреди пруда.

Мила, в полной мере пока что не красива,

женственность розы не обрела.

Лилиана

Вижу, слезы у вас текут,

Печальны вы, кто вас огорчил?

Атрокс

Трагедии в том нет,

она полностью не отвергает.

Заслуги моей в том так же нет.

Лилиана

Понимаю, это ваш секрет.

Атрокс

В стене замурованный скелет,

конечно, нет,

какая тайна,

когда всё отражается моим лицом.

Лилиана

Признаться, разрешите мне.

Я влюблена.

Атрокс

А сможете ли доказать?

Есть два способа всего,

самопожертвование и верность.

Секунда и лишь мгновенье,

век терпимости и смиренья.

Выбирайте, как подтвердите вы вашу,

Лилиана,

честность.

Лилиана

Не знаю, не думала пока.

И разве можно размышлять,

когда внутри такое счастье.

Атрокс

Простите, хотел бы я побыть один сейчас,

кровоточит глубокая на душе рана,

нужно ее мне залечить.

Лилиана

Хочу я с вами быть,

лекарством стану,

излечу любое я несчастье.

Разве не виден во мне прилив любви,

и устремленье к высоте, воспарить,

расправить крылья, и обнять позвольте вас.

Атрокс

Больнее будет падать.

Нет, не трогайте меня, оставьте.

Не искушайте,

слаб я перед женским обаяньем.

Я вижу, огонь свечи, пока что не погас.

Я искуситель и обманщик,

сознаюсь, вы увлечены,

но время попусту не тратьте,

Покиньте меня и с искушеньем совладайте,

не плачьте.

Лилиана

Вы жестоки, красивы,

а сердца нет, оболочка, кукла.

Но глаза, словно у ребенка.

Бесчувственны.

Атрокс

Да, я ужасен

и чудовищно прекрасен.

Всю оставшуюся жизнь я буду

любить женщину только одну.

Осуждаете, так осуждайте,

проклинаете, так проклинайте,

я для вас не опасен.

И ей одной, никогда не изменю,

не приближайтесь,

не завоевать чужую вам страну.

Лилиана

(не сдерживая слез уходит)

Лучше б кинжал вонзила я прямо в сердце,

чем слышать ваши речи о сопернице чужой.

Сцена девятнадцатая (Монолог)

Театральная сцена.

Атрокс

(обращаясь к залу)

Афелия, собравшая цветы,

под платья тяжестью,

безмятежно и безмолвно

по поверхности дрейфует.

Глядит, словно в зеркало она,

размыто отраженье,

природа вокруг живет,

слабость девы осуждая.

Ангел призовет,

и она придет,

разве камень посмеем мы бросать,

тот, кто правды всей не знает.

Безответная любовь –

это как минимум катастрофа вселенского масштаба!

Какая это боль, не описать,

как хрупка та грань между продолжением жизни

и скоропостижной смертью.

Разве можем мы корить тех,

кто полюбил на миг,

и мгновеньем стала жизнь.

Вам не понять, ведь вы пресыщены вниманьем,

обласканы, согреты, кольца обручальные надеты.

Счастливы, не бездетны,

не пытайтесь, вам не понять,

ожиданье пригласительного письма.

Ничто для вас встречи,

взгляды, дыханье, речи,

обыденность,

привычны взаимно любовные обеты.

Как хотелось бы мне всего лишь день

на вашем месте единожды побыть,

что мечтательно весьма.

Но нет, не быть любимым мне,

невозможно меня любить,

разыгралась драма под стенами Нотр-Дама.

Эсмеральда под эгидой храма

на спасителя не могла смотреть,

уродливый горбун, потомок Адама,

Не надеялся на снисхожденье,

героем принцем ему не стать.

Благородные поступки есть начало,

неминуемого конца.

Если уродство печатью рдеет,

полюбить никто уж не посмеет,

хранителя благородства,

и тернового венца.

Возложат на главу мою,

врожденный болезненный порок,

незрим пред небесами,

но людьми в глазницах скован.

Они обречены на гоненье,

они любят, но вовлечены в сравненье,

по внешности присяжные осудят.

И клеймо,

крючковатый прах на плите могильной

в объятьях дорогой любимой,

вот уготован

Финал.

А вы в постели мягкой,

живые, разве вам понять,

в зеркале вы видите себя,

я же закрываю от ужаса глаза.

Кто этот зверь, что смотрит на меня.

Вы веселитесь, я грущу,

вы живете в мире мирно,

я же его сужу.

Не могу принять,

как не принимает он меня,

не держит меня хмельная виноградная лоза.

Вы слушаете меня,

но поймете ли хоть что,

театром стала ваша жизнь,

декорации иные, а люди те же.

И роли их просты, если таковы как все.

Пронзенный стрелой Амура,

насквозь к древу пригвожденный,

тебе бы перестать стенать,

но ты лукавый на сцене выливаешь яд,

на тех, кто выше тебя и сильней.

Но кто поведает о чудовищном уродстве,

как не я,

носитель знамени прокаженного юнца,

непригодный,

не угодный раб.

Голод вам не ощутить,

вы благословлены род человеческий продлить.