Пророческим словам поверить я готов.Внимайте же всегда велению богов.Пускай умножатся им жертвоприношеньяВ дни, полные для нас особого значенья,И заговорщикам желал бы я внушить,Что Август все узнал и хочет все забыть.РАЗБОР «ЦИННЫ»[19]
Об этой трагедии лестно отозвалось столько незаурядных людей, отдающих ей первое место среди моих произведений, что, браня ее, я нажил бы слишком много врагов, а я не настолько враг самому себе, чтобы выискивать недостатки там, где их не усмотрела публика, и оспаривать мнение зрителей о пьесе, силясь омрачить славу, которой они меня увенчали. Явное и всеобщее одобрение, снисканное «Цинной», несомненно объясняется тем, что даже там, где я отошел от правды, мне посчастливилось сохранить правдоподобие и ни разу не прибегнуть к разного рода уловкам. Пьеса ни в чем не противоречит истории, хотя многое в ней добавлено автором; она свободна от натяжек, которых так часто требуют от нас трудности сценического воплощения, равно как единство времени и единство места.
Правда, действие развертывается у меня как бы в двух местах. Половина пьесы идет у Эмилии, половина — в покоях Августа. Я выставил бы себя на посмешище, если бы допустил, что император, рассуждая с Максимом и Цинной, отказаться ему от власти или нет, делает это там, куда Цинна приходит поведать Эмилии о заговоре, составленном им против государя. Та же причина побудила меня нарушить последовательность сцен в четвертом акте: я не посмел заставить Максима принести Эмилии тревожную весть о раскрытии заговора туда, где Августа, по его же, Максима, распоряжению, только что уведомили об этом заговоре и откуда Максим недавно вышел в таком волнении и нерешительности. Выдать тайну заговора, одним из вождей которого является он сам, Максим, уведомить императора о своей мнимой смерти и вслед за тем прийти к нему в покои было бы верхом бесстыдства и неправдоподобия. Это не помогло бы Максиму обмануть Эмилию, запугав ее угрозой ареста, напротив, привело бы лишь к тому, что схватили бы его самого, тем самым бесповоротно сведя на нет его замысел. Поэтому, за исключением пятого акта, Эмилия не появляется там, где находится Август, но это отнюдь не нарушает единства места применительно к трагедии в целом: действие вполне может происходить не в Риме вообще, даже не в одном из кварталов Рима, а лишь во дворце Августа — нам ведь никто не возбраняет отвести Эмилии в этом дворце апартаменты, удаленные от покоев императора.