Театр Тьмы

«“Таймс” такое никогда не примет», – с отчаянием подумала я и представила, как уронила воображаемую ракетку на стол для пинг-понга.

Но потом что-то во мне изменилось. Я почувствовала волчий голод по информации. Страх и неуверенность покинули мою душу. Схватив ракетку мертвой хваткой (до белых костяшек пальцев), я снова приготовилась биться.

– Том, а как ты думаешь, актерами рождаются или становятся?

– Бывает и то и другое. Есть гениальные актеры. И они явно ими родились. А бывают таланты, которые упорно работали.

– Получается, гениям не нужно учиться актерскому мастерству?

– Нужно. Без наставника ни один начинающий актер не сможет доползти даже до третьесортного уровня. Когда ты пробуешь себя в творчестве, рядом с тобой должен стоять человек, который в случае чего подстрахует, чтобы ты не свалился и не расшиб себе лоб. Это как мама и малыш. Без родной руки ребенок упадет, ударится… В нашей профессии так же.

– А кто был твоим первым наставником?

– Актер Большого Королевского театра Шотландии Уильям Теккерей, близкий друг моей матери, великий человек, как и она сама. Уильям подарил мне книгу русского актера Константина Станиславского «Работа актера над собой» и, когда я прочитал ее от корки до корки, стал заниматься со мной и помогать перевоплощаться в других людей. Потом я оказался в «GRIM’е». В этом театре моим «отцом» стал наш художественный руководитель, очень талантливый человек. Именно он научил меня чувствовать персонажей так, как себя самого. Он учился по системе Станиславского и Михаила Чехова. Неизменных классиков актерского искусства. Если ты придешь на наши спектакли, думаю, сразу поймешь, о чем я говорю.

– А кто сейчас ваш художественный руководитель? В интернете о нем упоминается вскользь. Как и о его предшественниках. Ни одного интервью, чтобы изучить человека, – договорив, я скованно улыбнулась.

– Его зовут Ред. Он не любит журналистов и их бесконечные вопросы, – спокойно ответил Том. – Ничего личного, Сара. Просто у него такая жизненная позиция. Он не переносит славу и служит только театру и искусству.

– Надо же, бывают и такие люди, – задумчиво заметила я, вспоминая звезд инстаграма. Почти все селебрити нашего времени раскручивали себя в интернете, лишь бы пробудить интерес у публики. Только труппа театра «GRIM» не гналась за успехом. У них не было даже единой странички в социальных сетях. Только личные, для переписок.

– Ред старой закалки.

– Очень взрослый?

– Скорее очень консервативный.

– Давно Ред занимает пост художественного руководителя?

– На этот вопрос лучше всего ответит он, – многозначительно протянул Том.

– Но ведь он не дает интервью, – напомнила я.

– В порядке исключения может.

Мы замолчали. Каждый думал о своем. Я постоянно спрашивала себя: «Почему этот театр не вызывает одобрения?». Что-то с этими ребятами было не так, но я не могла понять, что именно. Если их руководитель-консерватор не хотел встречаться с прессой, это еще ни о чем не говорило. Да и дело было не в отношении этого театра к СМИ, а в другом. В чем-то, пока недоступном мне.

– Расскажешь, что нового вы покажете лондонскому зрителю? – задала я легкий вопрос. Разговор подходил к концу, а у меня в руках были всего лишь неясные обрывки чужой жизни. Хотелось заполучить хоть какой-то эксклюзив.

– Конечно.

Том окунулся в рассказ про спектакль, который месяц назад дебютировал на сцене в Польше. Актер снова затараторил, как моя подруга, а я лишь кивала головой и говорила «угу» всякий раз, когда чувствовала, что нужно подать знак, что я слушаю. Разговор затянулся еще минут на двадцать. Он был пропитан творчеством, глубокими мыслями и вдохновением. Том отбивался от каверзных вопросов, но на психологические и творческие отвечал с воодушевлением. Он делал интервью особенным и сильным. Он поднимал темы о жизни актера, трудностях, с которыми сталкивается день ото дня. Оказывается, классической зарплаты у актеров «GRIM’а» не было, и труппа кочевала из одного города в другой, живя на кассовые сборы. Фантастика. Я не поверила словам Тома, но промолчала, дожидаясь лучшего времени для денежного вопроса.

Потом Том начал рассказывать о коллегах. Я узнала каждого актера с флаера с новой, интересной стороны. У всех были прозвища.

Пока Харт рассказывал о труппе, я держала в руке флаер и вглядывалась в лица мужчин, понимая, что они пленят. Это были уже не просто фотографии незнакомых людей. Эти люди на картинке приобрели форму, голос. Они ожили.

Первый актер, который показался очень суровым на вид, таковым и был. Его звали Орсон Блэк, но все обращались к нему по прозвищу «Барон». Мужественный и сильный, по словам Тома, он был неприступным и холодным, как айсберг в океане. Барон был самым старшим актером труппы. Недавно ему исполнилось 45 лет. И его прозвище никак не связано с аристократией, заметил Харт.

Актера с рыжей шевелюрой звали Чарли Уилсон. 35 лет, получил прозвище «Ирландец» из-за места рождения. Он был противоположностью Барона. Веселый, озорной, комичный, светлый и приветливый.