Театр отчаяния. Отчаянный театр

– Вали отсюда, падла! – во весь голос крикнул он.

Я сорвался с места, вылетел в дверь и убежал.

С тех пор меня больше пантомимой не мучили. Мучили как всех, со всеми вместе.

Только один ещё раз мне довелось выступать на Русском острове. Это случилось уже поздней осенью. Мы почти отбыли свой срок в Школе оружия и ждали отправки на корабли. Было холодно, и мы вовсю носили шинели и шапки. В воздухе пахло снегом.

Нас тогда уже перестали каждую ночь поднимать, издеваться и устраивать бесконечные унизительные шоу. Офицеры и старшины понимали, что мы ко всему привыкли и знаем все их приёмы, эффекты и не чувствительны к боли. Мы им стали не очень интересны. Они ждали новых. И вот тогда в Школе оружия должен был состояться какой-то праздник. Кажется, юбилей основания школы.

На праздник назначили концерт. Ожидали артистов из ансамбля песни и пляски флота и какую-то некогда известную эстрадную певицу. Но за несколько дней до праздника стало известно, что певица не приедет.

Тогда командование решило дополнить концерт своими силами, то есть силами курсантов и кадровой команды. Из более чем двух тысяч курсантов можно было выбрать способных выступить в концерте. Призвали жонглёра. Вспомнили и про меня.

Меня вызвал к себе заместитель командира Школы оружия по политической подготовке. Он приказал подготовить номера к такому-то числу, спросил, как он будет называться и что мне для этого нужно.

Я сказал, что номер будет называться «Пантомима».

– Как? – переспросил он.

– Пантомима, – ответил я.

– А что ты будешь показывать? – спросил он.

– То, что вам показывал в августе, когда приезжал заместитель командующего по воспитательной работе.

– А! Отлично! – удовлетворённо сказал он. – Так как называется?

– Пантомима, – как механическая игрушка повторил я.

– Пан-то-ми-ма, – надев очки, записал он, проговаривая слово по слогам.

На вопрос, что мне для этого номера нужно, я ответил, что необходим грим, поскольку выступление будет на сцене, а не у обеденного стола, и что мне нужно будет хоть немного порепетировать на сцене.

– На сцене можешь делать что хочешь, клуб тебе откроют, а вот грим… – озадаченно сказал он, – где мне его взять? Без грима нельзя?

– Никак нет, товарищ капитан третьего ранга, – чётко и уверенно ответил я.

Мне было всё равно, выступать или не выступать, в гриме или без грима. Мне просто хотелось самую малость отомстить. Я презирал всех офицеров Школы оружия, но и себя презирал, понимая отчётливо, что мне не за что себя уважать. Я поддался унижениям, я ничего не сделал, чтобы отстоять своё человеческое достоинство… Я по первому требованию показывал пантомиму пьяным, дремучим и озверевшим от собственной власти и величия мерзавцам. Я ни разу не возроптал. Так что самую малость поиздеваться над хотя бы одним из мучителей было приятно.

– Хорошо. Поищем, – сказал зам. по политподготовке. – Я у жены спрошу… Свободен.

Этот разговор состоялся за две недели до назначенного концерта, а через три дня после него повесился курсант нашей роты Серёжа Канюка. Уж кто и отомстил обидчикам, так это он.

Я с ним не общался. Койка его стояла далеко от моей. Он был неразговорчивый и неуклюжий парень. Ему доставалось чуть ли не больше всех за медлительность и нерасторопность. Однако ему, и только ему, выпало особое испытание.

В конце лета в нашем учебном отряде случилось ЧП. Матрос из караульного взвода во время несения караула у артиллерийского склада, который находился километрах в трёх от нашей части, в лесу, потерял подсумок с патронами, в котором было три боевых обоймы для карабина. Это было ЧП, которого невозможно было утаить, и командир нашего учебного отряда должен был доложить о случившемся наверх. Последствия этого были бы тяжёлые. То есть проверка всего: от того, как несут караульную службу в Школе оружия, до того, как всё устроено вообще.

Провинившийся матрос не мог вспомнить, где он потерял патроны. Целый день дотемна все офицеры, кадровая команда и караульный взвод ползали по всему караульному периметру и ничего не нашли. Нас, курсантов, к поискам пока не привлекали. Наутро же командир Школы оружия должен был доложить о случившемся начальству во Владивостоке.

Часов в девять вечера, когда стемнело, а поиски ничего не дали, всех курсантов построили на плацу. На трибуну в свете прожекторов поднялся командир нашей части.

– Сынки! – крикнул он. – Случилась беда! Один нерадивый матрос в карауле потерял вверенное ему боевое снаряжение… Патроны, стервец, потерял! – неожиданно громким для маленького и пьющего человека голосом обратился он к нам. – Это очень серьёзное происшествие… Сыночки! Патроны надо найти! Времени у нас есть до утра. Выручайте, братцы!.. Тому, кто найдёт, от меня лично, от имени командира, обещаю десять суток отпуска с выездом на родину… Даю слово офицера!.. Командиры рот, ко мне для получения указаний.

Двум тысячам человек выдали фонарики по одному на десятерых. Во многих фонариках оказались севшие батарейки или негодные лампочки… В любом случае всё это было глупостью и отчаянием.