Читаем Театр отчаяния. Отчаянный театр полностью

– Вот что, – улыбнувшись и прищурившись, сказал он тихо, – не знаю, как балеринам, а вот нам заниматься у зеркала бесполезно. Мы не видим и не можем понять в зеркале, как мы совершаем те или иные движения. В зеркале мы для себя выглядим не так, как нас видят окружающие. И, глядя в зеркало, человек обычно смотрит себе в глаза. Короче, у зеркала заниматься бесполезно. Работай лучше с тенью… Пойдём покажу.

Он подвёл меня к свободной от зеркал белой стене, на которую упала его чёткая тень, вскинул руку и совершил ею волнообразное движение, которое было безупречным.

– Попробуй, – сказал он мягко.

Я посмотрел на свою тень, поднял руку и повторил движение. Оно получилось точно таким же плавным и красивым, как и у Валеры, только его рука и пальцы были длиннее, так что его волна катилась дольше.

Я был очень, очень и очень удивлён. Я не знал, что так могу и что у меня так получается. Зеркало не показывало мне этого, в зеркале я не видел себя со стороны.

– У тебя очень хорошие данные для пантомимы, – сказал Валера, улыбаясь моему откровенному удивлению, – тебе многое удаётся. Ты природно пластичен, и ты это любишь. Ты единственный здесь, кому надо продолжать занятия пантомимой. Тебе точно уже пора делать этюды, номера, и тебе нужна сцена… Понимаешь, – тут он печально наклонил голову, глядя куда-то вниз, – без сцены пантомима – не пантомима, а просто полуспорт, полу… Без сцены все эти тренинги – это бессмысленное кривляние… Понимаешь?

Я вспомнил, как пытался по книжке И. Рутберга освоить искусство пантомимы и никак не мог понять, зачем могут быть нужны разные пластические техники в отрыве от чего-то главного… Вспомнил и утвердительно кивнул.

– А хочешь я тебе один свой номер покажу? Давно над ним работаю, но что-то пока не получается, – прищурив один глаз, спросил Валера, – никто ещё не видел. Надо будет его показать Татьяне. У неё глаз – алмаз, она очень умная. Возможно, что-то подскажет… Хочешь?

Я снова утвердительно кивнул.

– Хорошо. Тогда садись сюда, – сказал Валера и указал мне на стул. – Номер называется «Парус»… Он ещё не совсем готов.

Он отошёл от меня метров на пять, постоял ко мне спиной, повёл плечами, а потом повернулся, закрыл глаза и опустился на колени. Лицо его совершенно изменилось. Всегда бледное, оно стало мраморным и отрешённым. Даже плохая ноздреватая кожа, казалось, разгладилась.

Валера медленно опустил голову на грудь, а потом плавно поднял правую руку. Поднял её над головой и вдруг длинной кистью, всеми пальцами чётко и выразительно ухватился за несуществующий шест. Ухватился сильно и цепко.

После этого всё его тело обмякло и как бы повисло. На невидимом шесте, за который он держался. Иллюзия того, что он не падает на пол только потому, что крепко держится за что-то, была полной.

Валера замер так секунд на десять, то есть надолго. Он был абсолютно недвижим… А потом он всколыхнулся. Именно всколыхнулся, как ткань, на которую подуло ветром, лёгким бризом. Только поднятая вверх рука осталась совершенно неподвижной.

Следом дуновение повторилось, потом ещё и ещё, но сильнее. Расслабленное Валерино тело то обвисало, то по нему пробегала волна. Я уже видел мачту и потерявший ветер парус. Вдруг сильный порыв ветра наполнил этот парус, Валера незаметно с колен привстал на кончики пальцев. Но не поднялся. В спину ему ударил ветер, грудь и плечи его распахнулись, и он, как парус, натянулся, касаясь пола кончиками пальцев и держась за несуществующую мачту. В таком прогибе он, казалось, полностью нарушал законы тяготения…

– Ну вот так, – внезапно сказал Валера, выпрямился, опустился на пятки и весело махнул поднятой рукой, – а чем закончить, не знаю… Да и с техникой надо поработать… Уже год над ним бьюсь… Как тебе?

– Потрясающе, – сказал полностью потрясённый я.

– Да? Приятно, – сказал Валера отрешённо. – Если будет идея, как его закончить, подскажи. И кстати, тебе самому надо подумать над номерами. Если что, я помогу.

– Спасибо, – только и сказал я.

– А у тебя классная техника. Мелкая, точная. Мне особенно твоя левая рука нравится. Я так не могу. Ладно. На сегодня закончим.

Я был переполнен тем, что увидел и услышал. Переодевались мы молча, молча вышли на крыльцо.

– Покуришь со мной? – спросил Валера.

– Я не курю.

– Я знаю. Может, просто постоишь?

– Конечно.

Он закурил, закашлялся, посмотрел в тёмное небо, помолчал.

– Знаешь… – продолжая смотреть в небо, сказал Валера, – ты подумай хорошенько… Может, лучше бросить, пока не поздно…

– Что бросить? – не понял я.

– Ну не курить же, – усмехнулся Валера и посмотрел на меня. – Пантомиму, разумеется… Тебе она зачем? Девочек удивлять?

– Нет!.. Ты серьёзно?..

– Что – серьёзно? – почти строго спросил он. – Разве пантомима – это серьёзно? Это сумасшествие… Вот что это такое… Но у тебя точно есть способности… И всё равно подумай. В мире столько интересных занятий… Ладно, иди, не мёрзни, я покурю.

Мы попрощались, и я пошёл, он остался курить ещё одну сигарету. Валера определённо не хотел вместе долго идти по узкой дорожке.

– Погоди, – вдруг окликнул он меня, – погоди.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука