Те же и граф (СИ)

Когда решили выселять школу, обещали выделить под нее новое здание, которое строилось неподалеку. Однако, как потом узнала Колосова, в этом здании открыли гимназию, а Машину школу окончательно расформировали, рассовав детей и учителей по разным учебным заведениям. Гелия Ивановна умерла через несколько месяцев после этого...

Словом, школы у Маши не осталось, одноклассники все разъехались из района. Конечно, когда появились социальные сети, многие нашлись, переписывались, но до встреч дело как-то не доходило.

Что касается университета, то тут тоже незадача. Колосова училась на вечернем отделении, а вечерники изначально люди занятые, многие обременены семьями. Не сложилось близких отношений, не было крепкой связи. Вот только Милка и осталась от университета. И то не сразу. Маша встретилась с ней после долгой разлуки случайно. На очередной олимпиаде, куда она сопровождала своих подопечных. Милка тоже привезла ребят, и они сидели вместе три часа в ожидании, говорили о школе, рассказывали о себе, вспоминали однокурсников. Мало кто пошел трудиться по специальности: они торговали, занимались бизнесом, сидели в офисах.

Маша тогда удивилась: Милка с ее энергией и пробивной силой и - в школе! Потом поняла почему. Попова растила сына одна. Забрала его у матери, отправила в школу и сама пошла туда. На лето уезжали к матери в провинцию или на Азовское море, а потом стали и за границу выбираться. К школе Милка прикипела душой и уже не захотела уходить. Появились возможности и перспективы, теперь уж сам Бог велел работать.

Вот так они и сошлись. Обе были одиноки, то есть не замужем. И обе были училками.

Маша доехала до больницы, нашла нужное отделение, натянула бахилы и поднялась на третий этаж. С опаской открыла дверь нужной палаты. Толя сидел в кровати и что-то читал. Заметив Машу, встрепенулся ей навстречу. Палата была двухместная, сосед Толи деликатно вышел за дверь. Юный поэт был бледен и слаб. У Маши не осталось сомнений, что он страдает.

Колосова деловито выложила на тумбочку фрукты и принесенные книги.

- Спасибо! - Толя алчно блеснул глазами и взялся за книги.

Маша стала мыть фрукты под краном в чистой раковине.

- О, Бродский! Спасибо. И за Булгакова тоже. "Белую гвардию" я не читал... - радовался больной.

Маша присела возле его кровати, готовая к услужению.

- Так что же с тобой? - спросила она.

Толя потупился.

- Да так... Приступ был, думали, будут оперировать, но врач сказал, что пока нет необходимости...

Маша так и не поняла, что с ним. Что-то с лимфосистемой. Не хочет говорить о своей болезни, что ж. Мужчинам стыдно болеть, это он правильно понимает.

- Толя, пока ты лежишь, я наберу на компьютере твои тексты, которые мы отобрали для сборника. Мне все равно сейчас делать нечего. Ты выйдешь, и отнесешь сборник в издательство.

Толя приложил тонкую руку к сердцу:

- Я буду вам очень благодарен!

Они заранее выбрали небольшое издательство, которое бралось печатать стихи. За деньги заказчика, естественно. Машу прельстило то, что редакторы все же старались отбирать наиболее талантливых авторов, не хватались за абы что. А Толе нравилось название: "Скорпион". Как в Серебряном веке у Брюсова! А деньги... Толя готов попросить у отца, с которым не поддерживал отношения из принципа.

Глаза юного поэта лучились, он щурился, будто стеснялся их хрустального сверкания, однако Маша знала, что это означает. Юноша доволен. О стихах, своих и чужих, он мог говорить бесконечно. И читать, вернее, слушать, как читает Маша, тоже не уставал.

Вернулся сосед, и Колосова сменила тон на официально-участливый.

- Когда тебя выпишут? Что говорят врачи?

- Думаю, дней через десять, не раньше. Если не будут делать операцию, - по обыкновению тихо ответил Толя.

Маша подумала, что до конца каникул не сможет насладиться его... стихами, и невольно вздохнула.

- Ладно, поправляйся скорее!

Она убрала в сумку пакет из-под книг и фруктов, поднялась со стула.

- Спасибо вам, Маша, - проникновенно произнес юный поэт и сверкнул глазами.

Колосова дрогнула от этой проникновенности, как старая дева от непривычной ласки. Впрочем, почему "как", думала Маша, выходя из больницы. Старая дева и есть. Ну хорошо, пусть не дева. Это ведь просто устойчивый оборот: "старая дева". А дев-то в буквальном смысле поди поищи.

Была и у Колосовой любовная тайна. Давняя история. В юности, будучи студенткой, как всегда, влюбилась в недоступного, но прекрасного. Он был женат. Аспирант, ведущий их немецкую группу в университете. И как ей хватило тогда наглости признаться ему в любви? Написала текст, якобы из немецкого источника. Он, конечно, все понял: ошибки выдали. Попросил Колосову задержаться после занятий. Разбирали текст, а потом он провожал ее до дома: поздно, время тревожное. И надо было тогда маме уехать! Сначала они гуляли по Остоженке, по набережной, а потом вдруг выяснилось, что "метро закрыто, в такси не содют".