Те, которых не бывает

– Конечно, Малинин, преподаватель же не человек. А переводчик вообще почтовая лошадь просвещения. – Люба картинно воздела руки к украшенному ржавыми узорами потолку. – Загнанная! В мыле! Вот я, между прочим, в кино собиралась сегодня. На «Звёздные войны». А я что делаю? Сижу в компании каких-то нелюдей, то есть студентов, и доктора, как будто у меня с головой не в порядке. Наверное, и правда не в порядке. И вообще, я русским языком спросила: есть ещё варенье? Или вы тут даже русского не понимаете?

Ян морщил лоб, что-то про себя проговаривал и так смотрел на стену, что, казалось, сейчас просверлит в ней взглядом дыру, а потом спросил:

– А вот в Амазонии, говорят, есть народ пираха. У них в языке, говорят, даже числа нет. И полторы фонемы. Его вы тоже знаете?

– Хорошая попытка, Малинин, – сладким, как яблочное повидло, голосом ответила Люба. – Если посреди Перми внезапно окажется замерзающий представитель народа пираха, я, конечно, применю все три фонемы и три тона этого чудесного наречия, чтобы помочь ему добраться до тепла. Но если ты задумал продать меня лингвистам в информанты, то нет, не сработает. Ладно. Раз варенья у вас больше нет, пойду я, пожалуй, у меня кино через десять минут. Значит, так, Макс: на курсы в ВОГ пошлёшь своего донора удачи. Ну а что, повезло так повезло! Малинин, учи латынь. А ты, Аська, заходи в гости поговорить, а то забудешь бабушкин язык, она расстроится. В новом году увидимся.

– Люба, давай я тебя переброшу на полчаса назад, – начала вставать Ася.

– Тут пять минут ехать. Малинин, до свидания. Auf Wiedersehen, zay gezunt!

– А это какой язык? – поинтересовался лингвистически наивный в германских языках Малинин. Ася, судя по её лицу, не то опять завидовала Любе и её харлею, не то опять переживала за Любины права, не то опять предавалась детским воспоминаниям о бабушке, об утраченном времени и каких-нибудь колокольнях Бальбека – в общем, явно пребывала где-то не здесь.

– Не какой, а какие, – ответил за Асю Макс. Он рывком открыл окно и с наслаждением закурил. За окном взревел мотор харлея. Жёлтый луч света прорезал снегопад. Доктор поправил очки, наполовину свесился в окно и, убедившись, что опасность миновала, извлёк из-под стола трёхлитровую банку вишнёвого варенья.

– А что это вы на меня так смотрите? Я никогда и не говорил, что я альтруист.

⁂

На остановке не было никого, кроме почти сливавшейся с сугробом белой фигуры, – зыбкая границы между вечером, когда автобус ещё, может быть, ходит, и ночью, когда его уже точно не будет, давно прошла. Фонарь над остановкой периодически моргал, как будто засыпал на посту.

И всё же одинокая фигура на занесённой снегом остановке чего-то ожидала на краю тротуара. Люба пронеслась мимо, окатив фигуру снегом и грязной кашей из-под колёс, проехала ещё два квартала, выругалась сквозь зубы и лихо развернулась на встречной. 31 декабря, какой ненормальный тут будет по своей воле стоять? Какой ненормальный будет тут по своей воле ездить?

– Автобусы не ходят, – сообщила она, резко затормозив у остановки. – Или вы тут Деда Мороза ждёте?

– Так я сам Дед Мороз, – дружелюбно ответил Любе белый сугроб, больше напоминавший снеговика. – Просто что-то у меня с санями сегодня проблемы.

Люба протёрла очки; высоченный пожилой мужик в белом пуховике, действительно припорошённый снегом по самую макушку, выглядел неожиданно дружелюбно. И ничему не удивлялся.

– Вам в Великий Устюг, поди? – Люба сочувственно скривилась.

– Хуже. – Дед Мороз отряхнулся и оказался действительно бородатым.

– В Закамск, что ли? – догадалась Люба. Окладистая борода, белая и длинная, вызвала у Любы желание подёргать и проверить, не из ваты ли она, и теперь она, серьёзный человек, преподаватель латыни и переводчик с многолетним стажем, боролась с собой.

Дед кивнул. Люба прикинула в уме, сколько бензина осталось в её железном коне, и сделала решительный приглашающий жест. Дед Мороз засунул руку в сугроб и извлёк из него увесистый мешок, который заправским жестом перекинул через плечо.

– Спасибо, внучка, выручила.

– Ну, может, это покроет то, что я весь год плохо себя вела?

Мотор взревел. Ветер свистел в ушах; снегопад усилился настолько, что Люба почти не видела дороги впереди себя. Где-то под ними лениво ворочалась подо льдом Кама, которой наконец не надо было отмахиваться от рыбаков, зачем-то дырявивших её одеяло.

Ехали молча.

«Нет, борода всё-таки не из ваты. Тут что-то другое. Мочалка? Искусственные волосы? Но почему тогда сосульками не замёрзла? Оригинальное всё-таки занятие у мужика. Вот это работа. Это я понимаю».

– Дедушка, а куда в Закамске-то? – своевременно поинтересовалась Люба, когда позади остался инфернально мигающий в темноте новогодней иллюминацией Дворец культуры.

– Да тормози хоть здесь, – раскатисто прозвучал за плечом голос Деда. – У меня в каждом доме дело найдётся. А с некоторыми и на посту…