Те, которых не бывает

Аня судорожно вздохнула и прикусила губу, чтобы не заплакать. Вот оно что. Не просто глупая смерть, а глупая смерть в родном городе. В желанном до слёз, в единственном в мире, в городе её снов и детства. Мыслями о возвращении в который она жила последний год. «Значит, я на земле без отчизны остался» – вот как это называется. Нет, это уже даже не Бродский, это какие-то сказки, какая-то мифология. Изгнание или смерть. И конечно, искушение, куда же без него.

– Так вот, – продолжил Сашко. – Это всё правда. Я хочу вам сказать, что судьба – это такой сценарий, который для вас написали. Но это не значит, что вы не можете надуть того, кто его вам написал. Вы уже так делали, между прочим. Я аж офигел.

– В смысле? – Аня усмехнулась. Контраст этой невозможной красоты и этого неуместного появления на обшарпанном подоконнике в ночной больнице, этих ужасно серьёзных мыслей и этой небрежной формы изложения делал ситуацию ещё более неправдоподобной.

– Ну, в целом вы вообще не могли вернуться в этот город. – Саша в одно движение оказался на полу, собрал монеты за тумбочкой, не отводя взгляда от Ани. Так же глядя ей в глаза, он подкинул все монеты и поймал их. – Монеты. Люди кидают их в фонтаны. А почему?

– Чтобы вернуться? – не то ответила, не то спросила Аня.

– В целом да. Но вернуться получится не у всех. Когда я к ним, ну, к монетам, прикасаюсь, я вижу, что тут с человеком случится, можно ему сюда или нет. И когда оказывается, что нельзя, я забираю эту монету из фонтана. И всё, она уже у меня. И человек в целом исключён из круга возвращений этого города. Я, конечно, все ваши монеты собрал, когда вы уезжали учиться, жениться или что вы там делали в этой своей Москве. Но вы меня обдурили. Вы всё равно вернулись, хотя не могли. Вы просто очень хотели, понимаете? И продолжили пытаться там, где кто угодно бы в целом сдался.

– Так я, может быть, не в Пермь, а к вам вернулась, если мои монеты у вас.

– Во-первых, ко мне нельзя вернуться, потому что от меня в целом трудно куда-то деться. – Саша засунул руку в карман и высыпал на одеяло целую горсть разнообразных монет, среди которых были и советские, и царские рубли, и несколько евро, и ещё какие-то неизвестные Ане валюты стран, далёких от неё и в пространстве, и во времени. – А во-вторых, у меня нет ваших монет, в том и соль. Вот эти все есть, а ваших нет. Когда кто-то меня надувает, его монета у меня пропадает.

– Так вы… вы и есть судьба? – Аня нервно рассмеялась. Её собеседник обаятельно улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

– В целом да. Но это сейчас неважно. Важно то, что у меня есть сотня раскладов, в которых с вами что-нибудь случается. Но у вас в рукаве есть джокер, о котором я не знаю. Его, кроме вас, не вытянет никто, но вы, вы-то – можете. И вот я пришёл напомнить вам, что он есть.

– Зачем вы это делаете? – Аня удивлённо подняла брови. – Вы бы ещё зашли и в дверь постучали.

– Зачем в дверь? – кажется, искренне удивился Сашко. – Там же замок внизу. Я, конечно, нормально так замки вскрываю, но зачем взламывать, если окно есть?

– Ну, как у Бетховена…

– Это вы умная, с высшим образованием и богатым жизненным опытом. – Сашко заговорщически подмигнул Ане и снова в один момент оказался на подоконнике. – А я университетов не кончал и Бетховена вашего не знаю. Мне оно не надо. Не волнуйтесь, я окно закрою. Ну, форточку оставлю. Спокойной ночи. Удачи, извиняйте, пожелать не могу.

– И всё-таки зачем вы это делаете, Саша? – Аня каким-то полуотчаянным жестом протянула руку к готовому обратно исчезнуть в ночи юноше. Ей казалось, что вот сейчас он уйдёт, и все его слова, в которые она успела поверить, перестанут быть правдой из-за очевидной нереальности происходящего.

– Чёрт его знает, – ответил Саша, не оборачиваясь. Он стоял в оконном проёме – высокий, тонкий, сильный, воплощавший физическое совершенство, как его понимала Аня. Ветер развевал его тёмные волосы, и они, как в плохих стихах или типичных фильмах ужасов, закрывали звёзды в прорехах между облаками. – Наверное, потому, что я шулер и ценю талантливых коллег. Или потому, что вы мне просто нравитесь.

По его голосу Аня почувствовала, что Саша улыбается. А Саша по Аниному молчанию почувствовал, что она плачет, поэтому оборачиваться не стал. Ведь Аня, знай она об этом, была бы ему за это благодарна.

⁂

– Вы должны уехать из этого города, и как можно скорее.

Лицо Максимилиана Генриховича, желтоватое, как папиросная бумага, не давало усомниться в том, что он этой ночью не сомкнул глаз вообще. И не только этой. Усталые и больные глаза за заклеенными изолентой очками смотрели на Аню – колючие, как вечнозелёные растения.

– Пока вы здесь, со мной, вам ничего не грозит, поэтому я и запретил коллегам вас выписывать домой. Понимаете, Анна, я правда не уверен, что у вас не разовьётся какое-нибудь редкое осложнение, как только вы отсюда выйдете. Поймите меня правильно. У вас есть два варианта: подписать мой отказ от вашего дара или уехать. Навсегда. Такова уж, извините за банальность, ваша судьба.