Те, которые

Все это было доложено с видом спикера палаты лордов, который объявляет, что Ее Величество готова посетить парламент на ближайшем заседании.

– Хорошо, – сказал я, – теперь давай искать клапан.

– Не клапан, а узелок.

– Почему узелок?

– Потому что узелок. Я его сразу нашла, как только на твою «чесалку» настроилась.

Я ощутил очередной укол ревности.

– Не дуйся, Леш! – моя половинка ласково погладила меня по коленке. – Я на него случайно наткнулась. А ты мне так здорово все объяснил, что я сразу поняла, что это такое.

Последствия укола ревности смыло волной нежности и приливом гордости.

– Я с Машей еще пообщаюсь, ладно? – Надя просительно заглянула мне в глаза.

Я кивнул, не дожидаясь окончания фразы.

Жена тут же вцепилась в «Пианино», и я понял, что в ближайшее время мы с Надей будем общаться только изредка. Ладно, лишь бы им было хорошо.

* * *

Им было хорошо. Во всяком случае, Надя отрывалась по полной. Утром она хватала «Пианино», не успев проснуться, кормить ее приходилось с ложечки, и только в места общего пользования она ходила без любимой игрушки и с открытыми глазами.

Я уж думал, что до родов мы с женой не увидимся, но на третий день Надя натерла пальцы так, что не могла в руки теплую кружку взять, не то что «Пианино». Это ее немного отрезвило. Она даже заметила мое присутствие, изобразила раскаяние по поводу моей всеми брошенности и настояла на том, чтобы я немного поработал.

– Я и без тебя не скучаю, а ты только маешься без дела.

И принялась намазывать подушечки пальцев заживляющим кремом из облепихи.

Я стал навещать некоторых старых клиентов, а когда мне предложили взять группу, почти не колебался. Жену я оставлял с чистой совестью. Она, кажется, даже была рада, что не придется помнить о муже, который в соседней комнате ждет от нее хоть какого-нибудь знака внимания.

Но даже с занятий я звонил регулярно. Мало ли что.

* * *

Это случилось на сороковой день после маминой смерти. Я как раз сделал перерыв в занятиях, и какой-то вопрос из группы напомнил мне про народную традицию поминать умерших на сороковой день. Была мысль не напоминать Наде лишний раз о смерти, но по зрелом размышлении я ее отмел. Нас смерть давно не пугала, разве что могла вызвать неприятные воспоминания, а маму помянуть стоило.

Первый раз к телефону никто не подошел. Это было вполне ожидаемо: Надя могла уснуть, отлучиться в туалет, «заиграться» на «Пианино». Я не стал тут же названивать. Заметит мой номер в непринятых, сама перезвонит. Но она не перезвонила даже через два часа, когда занятие закончилось. Я снова набрал Надю.

– Алло? – ответил озабоченный мужской голос.

– Э-э-э… Мне Надежду Петровну, – от неожиданности сказал я.

– А… Вы муж, да?

У меня земля начала уходить из под ног. Пришлось ухватиться за стенку.

– Муж. Что с ней?

– Трудно сказать, – голос был по-прежнему озабочен. – Что-то неврологическое… Ребенка достали, сейчас он в реанимации. Подъезжайте во вторую больницу, в регистратуре спросите…

Земля уходила из-под ног все дальше и дальше. Врач мне что-то еще говорил, я выдавливал из себя междометия, но думал только о том, как бы сейчас не упасть.

Потом бросился вызвать такси. Наткнулся на кого-то из группы. Он (или она?) предложил меня подвезти. Я согласился, даже не поблагодарив. Не сказал я «спасибо» и выскакивая у дверей приемного покоя.

Все это время я старался успокоить себя: мол, ничего страшного, Надя справится. А если и не справится, мы найдем друг друга через электронную почту, я ее привезу к нашей дочке. Машенька ведь в реанимации? Значит, под надежным присмотром. Ничего плохого случиться не может!

Но утешения давались мне плохо. Откуда-то из глубин подсознания вырвался животный страх смерти. Хуже чем смерти – страх безвозвратной утраты родного человека. Все время вспоминался профиль мамы в гробу.

Надю я потерять не мог. Это было бы слишком несправедливо: такое счастье – и вдруг потерять. «Лучше бы его вообще не было, – злобно подумал я, – такого счастья, чем теперь бояться…» Подумал и чуть не заехал сам себе по роже за такие мысли.

В палату меня не пустили: Надя тоже лежала в реанимации. Я помнил, что ее ко мне пускали, пытался пробиться. И наверное, смог бы убедить или подкупить врачей, если бы меня самого так не трясло. Кончилось тем, что мне дали настойку пустырника и посадили в мягкое кресло в ординаторской, пообещав сообщить, как только что-то выяснится.

Я подчинился. И вдруг обмяк. Может быть, возбуждение сменилось торможением, как учат наши славные физиологи. Может быть, сердобольный врач не пустырника мне подсунул, а что-то посерьезнее. Так или иначе, я оцепенел. Сидел и тупо смотрел на диплом на стене, не реагируя на косящихся на меня врачей. Сколько прошло времени, сказать не берусь. Наверное, много, потому что диплом я изучил досконально, вплоть до завитушек в подписях. Правда, так и не понял, за что и кому он вручен.

Очнулся оттого, что меня осторожно трогают за плечо.

– Ваша жена пришла в себя. С ней будет все нормально.

– А Машенька? – спросил я поднимаясь. – Дочка?