Те, которые

Быстрая смерть. Легкая смерть. Глупая и никому не нужная смерть. Если бы мы не уговорили ее выпить в праздник. Если бы меня не потащило вон из оболочки. Если бы она хотя бы поехала со мной в «скорой»…

Было ясно, но, как ни странно, совсем не морозно. Погода очень напоминала мою маму – она старалась, чтобы всем было хорошо и удобно. Когда я подумал об этом, то перестал что-либо видеть из-за слез. Я ее, если подумать, и года не знал – и все равно это была моя самая настоящая мама. Надю я на похороны не пустил, не нужно это ей было сейчас. Со мной рядом шло несколько маминых подружек, о существовании которых я не подозревал, да распорядитель от похоронного агентства. Он тактично подал мне свежий платок, а я все ревел, глядя на этот платок и не понимая, зачем он мне и почему я держу его в руке.

Надгробную речь и само погребение я совсем не запомнил. Не знаю даже, кто меня привез, потому что сам бы я точно не доехал.

Начал приходить в себя уже на диване. Я лежал в позе эмбриона, уткнувшись в теплые колени Нади, которая монотонно гладила мои волосы. Я погладил ее живот – в ответ дочка двинула меня ногой.

– Она так хотела увидеть внучку, – сказала Надя.

Я прерывисто вздохнул и сел. Судя по состоянию глаз и носоглотки, все это время я непрерывно плакал.

– Черт, – сказал я, нашаривая платок.

Просморкавшись, я виновато посмотрел на Надю.

– Не извиняйся, – она взяла меня за руку. – Ты очень ослаб. А тут такое…

– Она умерла, – произнес я, и в носу опять защипало. – Насовсем.

– Все умирают насовсем. Кроме нас…

Мы оба, не сговариваясь, посмотрели на мамину фотографию с черной ленточкой на уголке. Это была старая, черно-белая еще, фотка. Мама на ней была моложе, но с таким знакомым выражением глаз – «Как вы тут без меня?».

– Ты удержался, – сказала Надя.

– Да. Это трудно. И опасно.

Теперь мы смотрели друг на друга. Надины пальцы стали твердыми.

– Расскажи. Все равно…

– Надя, – сказал я, – не надо. Тебе в твоем состоянии…

Я осекся. Моя половинка снова надела бронеколпак на лицо: губы сжаты, глаза отливают сталью, даже скулы заострились.

– Послушай меня, – Надя крепко сжала мою руку. – Ситуация критическая…

– Ничего критического! У тебя перескоки раз в пять лет!

– В среднем. Не перебивай! Но прошлая жизнь у меня длилась всего полтора года. Позапрошлая – год и восемь месяцев. Перед ней – два года. А у тебя?

Я задумался. Действительно, мои периоды пользования оболочками в последнее время немного уменьшились. Странно, если бы Надя не сказала, не заметил бы…

– Мы живем все короче и короче, – она говорила жестко, словно отчитывала на заседании кафедры незадачливого ассистента. – В этот раз я прожила уже больше полутора лет. В любой момент у меня может случится переход!

– Но мы же договорились, – я почувствовал, что оправдываюсь. – Есть почтовые ящики. Если что – спишемся через них.

Надя сузила глаза:

– Если что? Если у меня родится дочь, а я… уйду через месяц? Если ты перепрыгнешь куда-нибудь… не пойми куда – а мы тут останемся одни?

– Я найдусь и приеду!..

– Леша!!!

Никогда в жизни она на меня не кричала. Я не обиделся – удивился. Она тоже.

– Прости, – сказала моя половинка. – Прости, мой Агасфер…

– Ну да, – усмехнулся я. – Пославший бога. И богом посланный.

Мы прижались друг к другу, обозначая примирение. Обнимать огромное Надино пузо становилось все сложнее.

– Родной, – попросили меня откуда-то из подмышки, – любимый, радость моя. Научи меня. Я не могу бросить дочку. А вдруг нас занесет куда-нибудь, где интернета нет? А вдруг мы будем больные? Да мало ли что произойдет! Собой бы я рискнула. Даже тобой… прости. Но Машенькой…

Я колебался. Мне резануло ухо имя – Машенька. Вообще-то я тоже хотел бы принять участие в выборе имени дочки.

– Хорошо, – сказал я. – Я попытаюсь…

* * *

К вечеру мы поняли, что попытки объяснить механизм борьбы с богом провалились. У меня элементарно не хватало слов. Нужно было говорить о том, чего никто на свете – кроме нас с моей половинкой – не чувствовал. Даже еще и описать манипуляции, которые вообще один я и проделывал. Фразы «Надо пережать клапан» или «Там такое как будто набухает» ничего Наде не говорили.

И тогда я вспомнил о «Пианино». Пусть в тот раз я не смог совсем остановить переход, но ведь задержал! Значит, если потренироваться, можно на этом «Пианино» сыграть, простите за пышность слога, реквием для бога.

Надя к идее отнеслась с недоверием. Оказывается, она слышала об этом тактильном искусстве, но считала все это антинаучными слухами и игрушками зажравшихся москвичей. Только когда я уверил мою половинку, что самолично придумал эти игрушки и изготовил первые из них, она засомневалась.

Я бросился к ноутбуку и заколотил по клавишам. Меня преследовало ощущение, что времени в обрез. Я непрерывно принюхивался – не пахнет ли валерьянкой. И прислушивался к ощущениям – не чешутся ли лопатки.