Таверна «Не уйдешь!»

В возбуждении она метала слова, схожие с раскаленными камнями и острыми стрелами. То были настоящие именины сердца для её низкого, временами почти андрогинного голоса. Пленники погружались в монотонную мрачную мглу, ощущая сквозняк потустороннего, словно в окутанном ядовитыми испарениями подземелье. Врачам было дозволено находиться за своим столом, тогда как остальные посетители лежали или сидели возле барной стойки, связанные скотчем по рукам и ногам. Артур, Майкл, Ванвингарден и Шмудо глядели на деревянные балки и древесную обшивку, словно изнутри гроба на крышку.

Когда миссис Юргенс отшумела, Ванвингарден нашёл в себе силы продолжить дискуссию:

— Я видел людей, которые в ту секунду, когда достигали критической массы, немедленно закрывали двери перед собственным прошлым, перед тем, кто они на самом деле, и становились самими же собой, со всеми теми же недостатками, от которых они хотели избавиться, но только ещё хуже, в нарциссической версии, и неважно, какая травма привела их к тому, что половина их энергии уходит на попытки чего-то достичь, потому что их больше не воспринимают так, как они воспринимают себя сами. И видеть это нелегко. Вы должны понимать, что здесь собрались близкие вам люди, в отличие от тех, кто преувеличивают всё о вас или сосредотачивают эту информацию для её дальнейшей передачи куда-либо ещё. Сейчас нам отчаянно нужен прорыв, и я, как и все мы, хочу радоваться этому: здорово, когда есть чему радоваться, но ведь это можно и испортить, замарать дурными свойствами характера…

Прервавшись, он обратился к Клэю:

— Не надо в меня целиться, убери свою игрушку, сынок… вот так-то лучше.

После чего продолжил:

— Ибо ещё хуже то, что стыдно не понимать, что это правда, потому что без контекста — вот почему мы должны всё сделать сообща — без чьего-то контекста, без контекста того человека, который целиком оценивает то, что перед нами встаёт, и то, что мы делаем, и то, чего мы хотим добиться, или человека, который понимает, какие трудности связаны с первым и вторым оперативным вмешательством на ухе, на вашем ухе, миссис Юргенс, как-то так; и уверен — пусть даже мы специально фиксируем, где кончается первичное вмешательство, где будет финальное избавление от паука, или пауков, или паучьей болезни, что если сейчас наш метод сработает, то сработает потому, что так оно было задумано и детерминированно, и так оно правильно и нужно, потому что вы должны знать: перед вами открывается новая жизнь, жизнь без пауков в вашей голове, и в то же время владение всей информацией об этих пауках. И безусловно, в нашей партнёрской группе, в союзе дополняющих друг друга людей, где все несут одинаковую ответственность, будь то хирург, выполняющий операцию, или анестезиолог, дающий наркоз, или, допустим, специалист по дезинфекции. Это замечательно, правда, миссис Юргенс — когда всё без спешки, всё хорошо организовано и происходит в нужное время и в нужном месте.

Говорил он воодушевлённо, тогда как на лице Майкла не наблюдалось никаких следов энтузиазма:

— Нам нужно подкрепление, миссис Юргенс. Нужно вызвать операционную бригаду, а ещё лучше — провести операцию в стационаре. Всё-таки здесь заведение общепита, нет условий для нормальной операции.

Ванвингардену пришлось отдуваться в непростом деле переговорщика-психолога. Он продолжал доносить до миссис Юргенс мысль о том, что нужно провести операцию не здесь, в антисанитарных условиях таверны, а в больнице, и сделать это нужно по меньшей мере завтра, после того, как все хорошенько отдохнут и как следует подготовятся. Эту мысль он выражал очень витиевато: речь его следовала двойной спиралью метафор и аллюзий; звучало это частью — красиво, а частью напоминало сюрреалистичный, зубодробительный официальный документ вроде договора аренды автомобиля. В целом — усыпляюще, и в этом была главная цель его лингвистических изысканий.